Гризли

Неделю я прожила в бабкиной хате вполне себе спокойно и даже начала находить плюсы в самостоятельном существовании. Внутри все оказалось не так уныло, как снаружи. Мебель, само собой, не новомодная, но и не хлам. Бомжатней заброшенной не пахло, правда, слой пыли изрядный имелся. Порядки самостоятельно наводить я была по жизни не приучена, но и дышать этой дрянью как-то не в кайф. Поэтому я нашла гениальное в своей простоте решение. Позвонила Длинному и пригласила на, мать его, новоселье, намекнув прихватить кого-нибудь похозяйственнее из млеющих по нему поклонниц. У него их по новой на каждый день недели и месяца, особенно среди первокурсниц наивных. Он у нас коллекционер в прямом смысле этого слова. И скотина, конечно, та еще и не особенно шифруется. Умная девка с ним не свяжется, я не в счет, у нас свои давние отношения, в мире именующиеся «дружба с привилегиями». А тех дурочек, что, зная о его репутации, тем не менее под него ложились, питая надежды на что-то серьезное, мне никогда жаль не было. И даже если не знали, все равно глаза должны быть не на жопе, и уши с мозгами на своем месте. Он же никогда и не пытался скрывать пренебрежительно-циничного подтекста, когда уламывал очередную. Откровенно пользовался громкой фамилией, не жмотился, угощал, пыль в глаза пускал. Всем и всегда говорил одни и те же затасканные комплименты, причем таким тоном, что мне иногда ржать в голос хотелось. Таким скучающе-ленивым, будто за каждым словом стояло «ну давай уже или место освободи — желающих хватает». Короче, козлище эпичный, но они все же под него сами лезли. И так тупо потом глазами лупали, когда он их выпроваживал, переключаясь на следующую цель. Эти его «прелесть моя», «цветочек» и «котеночек»… фу-у-у, отстой галимый!

— Блин, я еле нашел это захолустье! — вывалился Длинный из своей тачки, осматриваясь во дворе. — Плутал черт-те сколько. От центра далековато, конечно.

— Еще не в курсе, — ответила я, хлопая его по подставленной ладони и кивая его эскорту. — Привез, чё просила?

Я еще не покидала двор, отложив ориентировку на местности на потом.

— А как же! И пивас, и дунуть, и пожрать. И все эти хозяйственные прибамбасы. Мне вон Наташа с этим помогла.

— Я Надя, — краснея щеками, поправила девушка, и у меня во рту стало кисло.

Бля, парень заставил тебя бегать по магазину, выбирая всякую бытовую фигню, привез черт-те куда, собирается использовать как дармовую рабсилу, потом еще и поиметь, но не сподобился даже имени запомнить. Я бы рожу ему этой сраной складной шваброй за такое разбила и, уходя, в задницу ее затолкала, а эта стоит, краснеет, глазками пусто-голубыми хлопает, вся из себя «чем тебе угодить». Вот где их таких делают, да еще и массово?

— Сука ты, — шепнула другу. — Когда уже изменишься?

— А чего мне меняться, пока таких вон стада вокруг пасутся, — тихо ответил он с циничной ухмылкой и продолжил громко: — Ну чё стоим, други мои? Выгружаемся и вперед — веселиться.

Мы живо перетаскали в дом все покупки, забили недавно включенный мною холодильник, и я повела их показывать «апартаменты». Хоромы бабки состояли из светлой кухни с большим количеством окон, гостиной квадратов на двадцать и спальни с кроватью полуторкой. Опять же санузел, совмещенный, но приличный. Правда, водогрей был тут газовый, и как к нему подступиться, я еще не поняла. Вот когда плиту зажигала, пыхнуло так, что сердце в горло скакнуло. В отцовской квартире-то все было на электричестве.

— Цветы жалко, — пискнула где-то за нашими спинами Надя, и я, оглянувшись, действительно только сейчас заметила множество горшков по подоконникам с засохшими безнадежно растениями.

— Да хрен с ними, в любом случае я понятия не имею, что с ними делать, — отмахнулась я. — Выкинем — и вся недолга.

— Ну, в принципе, не так все и катастрофично, — вздохнул друг, обводя все критичным взглядом. — Не фонтан, но пожить можно, пока твой пахан не остынет. Считай, ты типа в походе.

— Не остынет. Уже никогда, похоже. Я тут застряла.

— Вы шутите? — удивленно спросила гостья. — Тут здорово. Вон потолки какие высокие, и окна большие. Нужно все отмыть, и красота будет.

У меня аж язык зачесался ляпнуть какую-нибудь гадость этой восторженной дурочке, но я его прикусила. Обидится еще, а мне самой все тут мыть не улыбалось ни разу. Само собой, если выросла в избе в Мухосранске, то и здесь тебе хоромы.

— Ну вот и приступай, мы подключимся попозже, — подмигнул ей Антоха. Брехло. Он отродясь небось мокрой тряпки в руках не держал, как и я, собственно. — Пошли перекурим, что ли?

— А двор вроде не запущенный, — сказал он на крыльце, прикуривая. — Гамак вон даже, да и трава не по пояс. Бабка-то давно того?

— Год вроде, — пожала я плечами, глубоко затягиваясь и присаживаясь на ступеньку.

— Вроде… Совсем не общались, что ли?

— Ты же все обо мне знаешь. Слыхал хоть что-то о бабке? Они с мамой вроде как погавкались сильно, еще года три мне было. Вот и не общались больше.

— Сильно, однако. А с отцом что?

— Он мне не отец, выходит, — сглотнув горечь и скрипнув зубами, досмалила сигу до фильтра в два затяга.

— Гонишь?