Гризли в белых носочках

– Гороховое дерево, – пробормотал Боря. – Не слышал о таком. Горох и бобы растут на кустах, лианах. Горох – тип бобовых. Есть еще фасоль, она тоже из этой семьи.

– Горох – это боб? – поинтересовалась Анна.

Я понял, что беседа плавно свернула не на ту дорогу, и решил вернуться к ее истокам.

– Вопрос, является ли горох бобом, безусловно, интересен, но давайте сначала поймем, что такое гороховое дерево и как оно связано со шлангами.

– Ну… висят на нем типа горохи… из них мы у бабки… в деревне… свистки делали, – начал мучительно подбирать слова Григорий.

– Акация! – хором закричали Анна и Борис.

– Акация! – обрадовался Гриша. – Она в городе… того… самого… велено найти недоделанное… по жалобам… того… ну… самого… ну… того… ну самого… доделать… от вашей… квартиры… в архиве… с прошлого века заява лежала… ну… вот… телефон…

Григорий передал мне свой телефон. Я увидел фото листа бумаги и прочитал: «Выражаю просьбу о починке шлангов подачи воды. Профессор Подушкин Иван Петрович». Дальше шел мой адрес. Сказать, что я удивился – это не сказать ничего. Моя фамилия, мое имя, но не мое отчество.

– Что там? – встревожился Боря.

Я молча отдал ему телефон.

– Ну и ну! – изумился батлер. – Удивительное совпадение! Может, этот человек – ваш родственник?.. Гриша! Заявление на ремонт было написано в тысяча девятьсот тридцать седьмом году! Однако, ваша контора слегка припозднилась!

– Дык… это… акация пришла, – загудел мастер. – Ща… того… растолкую…

И минут через пятнадцать в темноте моего удивления забрезжил свет понимания. Мне удалось понять и структурировать речь нашего собеседника.

Фирма, где работает Григорий, занимается ремонтом всякого оборудования. Понятно, что встречаются клиенты, недовольные обслуживанием, они пишут жалобы. Начальник Гришиной конторы сразу реагирует на недовольство и велит немедленно мчаться к тому, кто настрочил гневное письмо. И, учтите, мастера в конторе старательные, аккуратные, все профессионалы, поэтому бумаг с выражением негодования мало. Но в других организациях дела обстоят по-разному. Есть там те, кто трудится тяп-ляп, грубит клиентам, дает понять, что бесплатного специалиста долго ждать, а вот если раскошелитесь, то прямо сейчас он примчится. И еще – шланги ремонтируют только тем, кто зарегистрировал лабораторию.

Неделю назад вышестоящее руководство затеяло акцию «Жалоб нет». Для начала всем мастерским велели проверить, есть ли невыполненные заявки на ремонт, и непременно все исправить в кратчайший срок. В конторе, где работает Гриша, полный порядок. Но когда заведующий доложил, как идут дела, ему прилетел ответ: «Акцию курируют на самом верху, у всех косяки нашлись. А вы типа белые и пушистые? Ищите забытые заявы, хоть одну да найдите! Нам не поверят, что вы такие хорошие!» И что делать? Все обращения от граждан раньше записывались в книги, а теперь есть онлайн-учет. В последнем полный ажур, все сделано.

Начали рыться в гроссбухах. Поскольку речь шла не о предприятиях, а о жителях квартир, то заявок оказалось не так много, за год всего две-три. Начальник совсем приуныл. Но вдруг! Ура! Нашлась невыполненная просьба от Подушкина! И завертелась история.

– Надо найти информацию об этом профессоре, – потер руки Борис. – Вероятно, у него есть наследники! Передадим им библиотеку!

– Иван Павлович, а можно Гриша еще сейчас покажет, что он с забором сделать успел? – прошептала Анна.

– С каким? – удивился я.

– Гришенька пишет во дворе картину по вашему заданию, – напомнила временная домработница. – Можете посмотреть? Боречка, вы спуститесь?

– Конечно, – в едином порыве отозвались мы с Борисом.

Шагая по лестнице на первый этаж, я занимался аутотренингом – вел сам с собой беседу. Сейчас, конечно, увижу не произведение Ильи Репина. Но я провожу во дворе считаные минуты, он служит мне только для паркования машины. Не стоит ужасаться при виде картины, следует поблагодарить Григория. С намерением сказать мужчине множество приятных слов я вышел во двор и замер.

В первую секунду мне показалось, что я перенесся на машине времени в детство, в писательский поселок Переделкино, где моему отцу, прозаику Павлу Подушкину, выдали дачу. Мне сейчас восемь лет, я вышел из двухэтажного дома, держа в руке томик Брета Гарта. Время уже послеобеденное, на улице тепло. На участке зеленеют ели, к деревянным воротам, через которые можно въехать на участок, ведет широкая дорожка, по бокам которой стоят стеной цветущие белые и розовые флоксы. И пахнет чем-то таким… чудесным. Это аромат лета, радости, счастья, понимания того, что все хорошо, а будет еще лучше, смерти нет, все, и я в том числе, будут жить вечно, мы с отцом иногда сможем гулять вместе, а над нами постоянно будет сиять солнце, и аромат флоксов разольется в воздухе…

Я проглотил ком, который встал в горле, и понял, что нахожусь во дворе, а старая дача в Переделкино, ели и цветы – все это нарисовано на заборе.

– Ну как вам, Иван Павлович? – осторожно осведомилась Аня.

– Дык… если… не того самого… живо… Ваще… написал… ну… типа… увидел это… ну… вот, – объяснил мужчина.