Гробница древних

Вернувшись в свою старую комнату в Холодном Чертополохе, я почувствовала, как меня накрывает обезоруживающее ощущение уюта. Моя кровать, мой старый шаткий столик сбоку, длинное зеркало, где я впервые увидела себя в простом платье и фартуке, которые должны были стать моей повседневной одеждой…

Казалось, я могу скользнуть назад, в прежнюю жизнь, в которой просыпалась каждое утро и занималась своими обязанностями: чистила ковры от крови, помогала Чиджиоке таскать трупы к фургону, кормила лошадей и намазывала маслом булочки для гостей. Все было на месте, но недосягаемо. Мое прежнее существование вращалось в памяти, как балерина в музыкальной шкатулке.

Моя жизнь, но в то же время не моя. Мое будущее – но не совсем. Я остановилась у изножья кровати и осторожно дотронулась до одеяла, как будто все это было просто миражем и могло рассыпаться от легчайшего прикосновения. В течение короткого времени у меня были стабильность и рутинные обязанности – именно то, чего жаждало большинство молодых женщин моего положения. Работа, которая гарантировала бы пропитание, кров, возможность откладывать немного денег, чтобы в будущем обеспечить себе крошечное приданое.

Это была другая Луиза. Я подошла к зеркалу и пригладила волосы. Они были спутаны после нашей бешеной скачки, а платье местами порвалось и было заляпано грязью. Его необходимо было сменить. Глядя в свои темные глаза, я уже не в первый раз задумалась: а может, и меня, как обреченных гостей Холодного Чертополоха, привлекло сюда темное проклятие? Они встретили тут свою смерть, но мне, казалось, было предначертано нечто иное.

– Смерть будет твоим уделом, если ты не откроешь глаза, дитя мое.

Я смотрела в зеркало и видела, как комнату заполняет сероватый туман, он поднимался выше щиколоток, достиг колен… В зеркальном отражении ничего не было, но, повернувшись на голос, я ахнула, уткнувшись лицом в грудь Отца.

Он возвышался надо мной, и его внешность постоянно менялась: он принимал то вид подставного Кройдона Фроста, то свой истинный. Из человеческой плоти и кожи выпирал жуткий олений череп. Его костюм был изорван в клочья и постепенно трансформировался в черные лохмотья и листья одеяния Отца. К изогнутым рогам, торчащим из голого черепа, прилипли пучки человеческих волос.

От него пахло смертью, но в этом не было ничего удивительного.

Я попятилась к зеркалу, обхватив себя руками за плечи.

– Близко, – прошипел он, сверкая раскаленными углями глаз. – Теперь так близко… мой пепел, мое тело, дерево, которое выросло из моих земных останков…

– Это не сон, – выдохнула я. – Не кошмар. Как такое возможно?

По глупости я протянула руку, чтобы прикоснуться к нему и узнать наверняка, что это не простая иллюзия, что Отец реален. Моя ладонь погрузилась в его грудную клетку, словно его тело состояло из цветного дыма. Но когда я попыталась отдернуть руку, она не шелохнулась: меня удержал его образ, обвив ладонями мое запястье.

– Знак Переплетчика. – Он уставился на мою руку, словно завороженный неразборчивой надписью на моей ладони. Потом его алые глаза метнулись ко мне. – Ты освободила Мать. Ты пережила встречу с Переплетчиком. Ты сильнее, чем я думал, дочь.

Дочь. Теперь я была не глупой девчонкой и не ребенком, а дочерью.

– Отпусти меня, – прошептала я. – И исчезни. Я действительно сильнее, чем ты думаешь, и со мной мои друзья.

– Друзья? – Он засмеялся, и это было похоже на карканье ворона во тьме. – Зачем тебе друзья, если мой дух становится все сильнее? Иди! Иди к дереву. Разрежь его кору, выпей его сока – и для пастуха и ему подобных никогда не наступит рассвет.

Нет. Слово было у меня на языке, но как бы сильно я ни старалась его произнести, мои губы оставались плотно сжатыми. Я чувствовала, что мир начинает расплываться. На глаза опустилась кровавая пелена: влияние Отца было слишком сильным и я не могла ему сопротивляться. Приезд сюда был ошибкой. Я не учла, что близость к его физической оболочке каким-то образом придаст смелости его притязаниям на власть надо мной, и вот это произошло. Моя борьба была отважной, но короткой, потому что мне нечего было противопоставить росткам его сущности, которые постоянной болью проникали в мой мозг.