Гробница Наполеона

— Поясняю. Речь идет о шантажируемых и шантажистах. Тихо! — сказал Грушин, заметив, как заволновались гости. Даже Сид отвел взгляд от салатницы и при слове «шантажисты» уставился на хозяина.

— Я не думаю, что это остроумно, — тихо сказал Инга.

— Сегодня приглашено равное количество шантажируемых и шантажистов. Я подчеркиваю: равное. Кое-кто из вас прекрасно знает вымогателя, но есть и такие, которые понятия не имеют, где и когда произошла утечка информации. Я решил вам помочь. Ну, в самом деле? Сколько можно жить в напряжении и вздрагивать от каждого телефонного звонка?

— И как же ты решил нам помочь? — хмуро спросил Артем.

— Во-первых, предлагаю выпить. За свободу. А потом продолжим.

И Даниил Грушин первым опрокинул рюмочку мятного ликера. Потом опустился на стул и, улыбаясь, оглядел своих гостей. Мол, каков сюрприз?

— Как узнал, а? — промямлил Сид.

— Сид… — простонала Прасковья Федоровна. И судорожно отхлебнула вино из хрустального бокала.

Похоже, что аппетит у гостей пропал. Только Артем махом опрокинул рюмку водки и пододвинул к себе жульен из шампиньонов. Он единственный выглядел невозмутимым. Инга, не останавливаясь, судорожными глотками выпила бокал шампанского. Грушин отметил это с удовлетворением. Нервничает. Отлично!

— Но ты-то знаешь, кто кого шантажирует? — сообразил наконец Артем. И, перестав на минуту жевать, уставился на Грушина.

— Разумеется, — улыбнулся хозяин. — Я знаю все.

— Ну так скажи!

— Предлагаешь сразу раскрыть карты? — рассмеялся Грушин. — Но не забывай: здесь не только шантажируемые, но и шантажисты. Они-то в этом не заинтересованы!

— Может, проголосуем? — с усмешкой спросил Артем. Но его никто не поддержал. Сид молча отхлебывал пиво из банки, Прасковья Федоровна задумчиво вертела в руках хрустальный бокал. Но хуже всех выглядела Кира. Ту просто дрожь колотила.

— Прежде чем мы перейдем ко второй части, хочу спросить у своих уважаемых гостей: может быть, кто-то хочет сделать признание? — громко спросил Грушин. — Честно сказать: я, мол, грязный шантажист, вымогаю деньги. И хочу публично покаяться. Ну, господа?

Все молчали. Артем хмуро оглядывал присутствующих. Словно чего-то ждал.

— Валентин? — обратился Грушин к заму по рекламе.

— Я хочу сказать… — Тот прокашлялся и постарался сдержать дрожь в голосе: — Хочу сказать, что все вышесказанное лично ко мне отношения не имеет. Не понимаю, Даниил Эдуардович, почему вы меня пригласили? То есть…

— Все понятно, — оборвал его Грушин. — Инга?

— Мне нечего сказать.

— Еще шампанского? — с иронией спросил хозяин.

— Да! — с вызовом ответила она.

— Понимаю: тебе надо напиться, чтобы стать разговорчивей.

— Что ты себе позволяешь?!

— Прасковья Федоровна, а вы ничего не хотите сказать? — подмигнул Грушин модной писательнице, пропустив Ингин вопрос мимо ушей.

— О! Я хочу сказать, что все это очень занятно! Безумно интересно! Это замечательная, волнующая игра, и я…

— Да замолчи, наконец! — оборвала ее Кира. — Замолчи! Грушин, вы — сумасшедший!

— Согласен, — кивнул Артем. И поправил узел галстука. — Итак, Даня, никто не собирается признаваться. Значит, тема закрыта? Сюрприз не удался. Быть может, мы разойдемся по домам?

— Не спеши, — загадочно улыбнулся Грушин. — Сюрприз номер два.

И поднялся со стула. Гости заволновались. Артем взглядом показал Сиду: если что, бросаемся на него и вяжем. Тот, кажется, понял и кивнул. Грушин тем временем подхватил со стола один из подсвечников и подошел к старинному буфету, стоящему у стены. Свободной рукой достал из левого кармана ключ, сказав с усмешкой:

— Я сегодня хранитель ключей. Одни запирают гостей, другие — тайны, а третьи, волшебные, все отпирают. Вот этот заветный — ключ к свободе.

Открыв дверцу, он поднял повыше подсвечник, чтобы гости смогли увидеть содержимое буфета. Прасковья Федоровна вытянула и без того длинную шею, Артем подался вперед всем своим крупным телом, а Инга прикрыла глаза и еле слышно спросила:

— Что там?

— Господа шантажисты, обратите внимание. Не то чтобы я вас пугаю, но…

— Боже, там пистолет! — взвизгнула Кира. А у Прасковьи Федоровны от волнения порозовели щеки.

— Маньяк! — отчетливо сказала Инга, широко распахнув голубые глаза.

— Да, это пистолет, — с нескрываемым удовлетворением сказал Грушин. — Оружие, которое вошло в историю. Не могу же я опуститься до какого-нибудь «Макарова» или «ТТ»? Я, Даниил Грушин! А это…

Он протянул было руку к оружию, но тут же ее отдернул: