Гробница тирана

Но сенаторы беспокойно перешептывались. Стражники побледнели от страха. Рабыни пытались спрятаться за возвышением, на котором стоял трон.

Римляне были суеверны.

И Тарквиний об этом знал.

Как верховный жрец он должен заступаться за свой народ перед богами. И ни при каких обстоятельствах не должен разгневать богов. Старуха предлагала ему пророческие знания, которые могли помочь его царству. Собравшиеся в тронном зале чувствовали ее силу, ее близость к богам.

Если Тарквиний позволит ей сжечь последние книги, если он отвергнет ее предложение… то, возможно, стражники решат убить на месте вовсе не Сивиллу.

– Так что? – поторопила его Сивилла, держа три оставшиеся книги над огнем.

Тарквиний сдержал гнев. И процедил сквозь стиснутые зубы:

– Я согласен на твои условия.

– Хорошо, – кивнула Сивилла, и на лице ее не отразилось ни облегчения, ни разочарования. – Вели принести плату к померию[24]. Когда я ее получу, ты получишь книги.

Сивилла исчезла во вспышке синего света. И мой сон испарился вместе с ней.

– Надевай простыню. – Мэг швырнула мне в лицо тогу, поэтому приятным свое пробуждение я бы не назвал.

Я сонно моргнул, в носу все еще стоял запах дыма, прелой соломы и потных римлян.

– Тогу? Но я же не сенатор.

– Тебе оказали честь, потому что ты был типа богом, – надула губы Мэг. – А мне простыню не дали.

Воображение подкинуло мне жуткий образ Мэг в тоге светофорной расцветки, из складок которой то и дело сыплются семена. Нет уж, пусть обойдется своей блестящей единорожьей футболкой.

Как обычно по утрам, когда я спустился, чтобы посетить туалет кофейни, Бомбило смерил меня свирепым взглядом. Я умылся, после чего сменил повязку, запас которых целители предусмотрительно оставили в нашей комнате. Рана выглядела не хуже, но кожа вокруг нее все еще была сморщенной и красной. И жжение не прекратилось. Это ведь нормально, правда? Я постарался убедить себя, что так оно и есть. Как говорится, худшие боги-пациенты выходят из богов-врачевателей.

Я оделся, пытаясь припомнить, как правильно складывать тогу, и задумался о том, что узнал из своего сна. Во-первых: я ужасный человек, разрушающий чужие жизни. Во-вторых: каждая жуткая вещь, которую я совершил за четыре тысячи лет, вернется и цапнет меня за clunis[25], и я начинал подозревать, что все это вполне заслуженно.

Кумская Сивилла. Аполлон, о чем ты только думал!

Увы, я знал, о чем я думал: о том, что она красивая девушка, с которой мне хотелось сблизиться несмотря на то, что она была моей Сивиллой. Она оставила меня в дураках, а так как проигрывать я не умею, то проклял ее.

Неудивительно, что теперь мне приходится расплачиваться и выслеживать злого римского царя, которому она когда-то продала Сивиллины книги. Если Тарквиний до сих пор цепляется за посмертное существование, возможно ли, что Кумская Сивилла тоже жива? Я вздрогнул, представив, во что она могла превратиться за столько веков и как сильно она, должно быть, меня ненавидит.

Но будем решать все по порядку. Сначала я должен изложить сенату мой великолепный план, как все исправить и всех нас спасти. Был ли у меня на самом деле великолепный план? Как ни удивительно, но, возможно, был. По крайней мере его наметки. Великолепный указатель плана.

Захватив с собой латте с лемурийскими пряностями и пару черничных маффинов – ведь Мэг так не хватает сахара и кофеина, – мы присоединились к толпе полубогов, медленно двигающейся к городу.

Когда мы добрались до Дома сената, все уже заняли свои места. Рядом с рострами стояли преторы Рейна и Фрэнк, облаченные в парадные пурпурно-золотые одежды. Первый ряд скамей занимали десять сенаторов лагеря – каждый в белой тоге с пурпурной каймой, – заслуженные ветераны; те, чьи возможности к передвижению были ограниченны; Элла и Тайсон. Элла суетилась, изо всех сил стараясь не задеть плечом сидящего слева сенатора. Тайсон улыбался лару справа от него, засунув палец в его призрачную грудную клетку.

За ними полукругом шли ярусы, до отказа заполненные легионерами, ларами, ушедшими на покой ветеранами и другими жителями Нового Рима. Настолько заполненного зала я не видел с 1867 года, когда Чарльз Диккенс отправился во второй американский тур. (Отличное было шоу. У меня в Солнечном дворце до сих пор в рамке висит футболка с его автографом.)

Я думал, что раз уж на мне торжественная простыня, то мне следует сесть впереди, но там попросту не оказалось места. Тут я заметил Лавинию (спасибо розовым волосам), машущую нам с заднего ряда. Она похлопала рукой по скамейке, показывая, что заняла места. Очень любезно с ее стороны. А может, она просто чего-то хотела.

Мы с Мэг уселись по обе стороны от нее, и девочки стукнулись кулаками, обменявшись суперсекретным приветствием единорожьих сестер, после чего Лавиния ткнула меня острым локтем под ребро:

– Так ты, оказывается, на самом деле Аполлон! Наверное, ты знаком с моей мамой.

– Я… что?