Гробовщик

— А где он сейчас?

— В Цюрихе. Вернется завтра утром. Больше ничего сказать не могу. Потерпите. Терпение еще никому не вредило.

— Разве?

— Клянусь вам! Вот увидите, все будет хорошо.

Она поднялась, прихватив клубок шерсти, скучавший под ее креслом.

— Через час будем обедать, — сообщила хозяйка и направилась к двери.

Чопорность столбовой дворянки куда-то улетучилась, и теперь она напоминала старосветскую помещицу.

Хозяин объявился к вечеру следующего дня. Его лицо было по-прежнему сурово, а взгляд отливал сталью, щеки впали больше, а нос заострился. Однако наблюдались и некоторые изменения. Евгений Петрович выказывал дружелюбие.

— Огромная к тебе просьба, Миша. — Он впервые назвал его по имени. — Там, куда ты вернешься, никто не должен знать обо мне и о моей старухе.

«Вот оно что! Старички — не простачки! Они скрываются в этом шикарном особняке с прекрасной библиотекой, в которой нет ни одной русской книги! По иронии судьбы, мы оказались земляками, и это насторожило старика!»

— Никто. Понимаешь? Ни одна собака!

— Хорошо, — кивнул Гольдмах. — Можете мне доверять.

— Знаю. — Евгений Петрович по привычке запрокинул голову. — Я навел кое-какие справки. Ты меня не обманул. Дела твои, парень, действительно швах! Сейчас там, на родине, не просто заработать. Времена халявы кончились. Такие одиночки, как ты, не выживают. Надо уметь вовремя прибиться к какой-нибудь кормушке, приспособиться, пригнуться пониже и годить, годить, годить… — Из глотки старика вырвались странные звуки, похожие на смех. — Читал Щедрина?

— В вашей библиотеке его, кажется, нет, — съязвил Миша.

— Наблюдательный! — Евгений Петрович резко опустил голову и, сощурив глазки, уставился на Гольдмаха. — Послушай-ка, дружок, хватит заниматься аттракционами! Я тебе щедро заплачу за молчание. Ведь ты умеешь молчать?

— Ничего не надо! — отмахнулся Михаил. — Я уже пообещал. И совершенно бесплатно!

— Это от того, Мишенька, что ты очень плохо представляешь себе, с кем имеешь дело. Все благие намерения от неосведомленности! Ты поднимешься в этой жизни высоко, — пообещал старик. — Так высоко, что можно расшибиться насмерть! Это достойная плата, Миша. И мне будет спокойнее на старости лет.

Он встал, подошел к старинному комоду, выдвинул верхний ящик и достал запечатанный конверт.

— Это письмо к одному почтенному человеку. — Хозяин положил конверт на стол перед Гольдмахом. — Человек, известный в городе. Судья Неведомский Ян Казимирович. От тебя требуется самая малость. Прийти в нарсуд Советского района, записаться на прием к судье и передать ему мое письмо.

— Хорошо, — кивнул Михаил.

— Только не тяни с этим, — предупредил старик. — Ведь жрать-то все равно нечего. Папа с мамой далеко.

— Вы неплохо поработали, — оценил Миша.

— И еще, — не обратив внимания на похвалу, добавил Евгений Петрович, — постарайся избегать общения со своим чеченским приятелем. Этот парень мне не нравится.

«У него что, тут, в горах, контрразведка?!» — Гольдмах был ошеломлен, но не подал виду, пообещав прислушаться ко всем просьбам и советам старика.

На другой день, ближе к вечеру, его усадили в роскошный лимузин.

— Все будет хорошо, — напутствовала подобревшая хозяйка.

— Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда, — похлопал Михаила по плечу хозяин.

Лимузин стрелой пронесся по деревушке, в которой жила Лика, и Гольдмаху даже показалось, что он видел ее в чердачном окошке трехэтажного дома с черепичной крышей.

Вернувшись из поездки, первые сутки он провел в оцепенении. Потом позвонил кто-то из друзей и вытащил его «на свет Божий», то есть на ночную дискотеку, где Миша щедро промотал оставшиеся от поездки гроши.

Наутро голова гудела с похмелья, но не настолько, чтобы не услышать телефонный звонок. Он не желал поднимать трубку, но кто-то настырно добивался общения с ним.

— Михаил Наумович? — Голос был незнакомый, но мягкий и приятный. И еще Гольдмах успел подумать, что никто из друзей не называет его по отчеству. — Меня зовут Ян Казимирович, — представился голос. — Вас, кажется, просили не затягивать? Приезжайте прямо сейчас. Я жду вас в своем кабинете.

Он долго не мог сообразить, куда дел письмо старика, и обшарил всю квартиру. Письмо исчезло. Он понимал, что оно является мелкой формальностью. На самом деле судьба его уже предрешена то ли на небе, то ли на альпийском лужку, среди пчелиных ульев. И все-таки получилось некрасиво.

У судьи Неведомского, по всей видимости, был неприемный день, и Михаилу не пришлось высиживать в очереди.

Его встретил мужчина лет сорока, с меланхоличным, вытянутым лицом, с бобриком рыжеватых волос, в очках с двойными линзами, с ямочкой на подбородке, придававшей неожиданную игривость ее обладателю. Ян Казимирович был подтянут, отглажен, отполирован до блеска и, судя по всему, полностью выхолощен уголовным кодексом. Гольдмаху даже показалось, что судья старается подражать знаменитому сталинскому прокурору. И мебель в его кабинете была в стиле той недалекой эпохи.

— Извините… — начал запинаться Миша. — Дело в том, что…