Гром и молния

Я видел, как у Хозяина моего тела отвисли челюсть и бледнели скулы, затем рывок... звон разбитой люстры, темнота, но сразу же комната дважды коротко вспыхнула от гулких выстрелов.

Я вскочил. И в этот момент мне будто бы воткнули в спину раскаленный прут арматуры...

Трое суток я пролежал в реанимации, одиннадцать в палате для тяжелобольных, почти месяц среди выздоравливающих.

Выписали меня солнечным утром, в кабинете главврача ветер шевелил оранжевые занавески в открытом окне. Во дворе меня ждала черная "Волга" и три товарища в штатском, один из которых уже наведывался ко мне последние две недели.

В результате следствия было установлено, что ранее судимый муж Куклы совместно с Хозяином моего тела, Мухомором и Дин Ридом организовали посредническое звено между браконьерами и дельцами из ресторанов города. Позже в их сферу деятельности вошли работники автосервиса.

Во время одной из операций, когда в багажнике "Жигулей" было около сорока килограммов осетровой икры, машиной заинтересовался участковый Средней Ахтубы. После бесполезных уговоров, попыток подкупа, муж Куклы ударил участкового ножом, а затем, озверев от крови, нанес еще восемь ударов. Тело отволокли с дороги в камыши сухого ерика и там бросили. И только по чистой случайности участкового обнаружили на следующее утро мальчишки, идущие на рыбалку. Он был еще жив...

Опьяненные безнаказанностью, бешеными деньгами, алкоголем, преступники уже не могли ни перед чем остановиться. - И буквально через две недели ими был убит инспектор рыбнадзора. Ему проломил голову разводным ключом Хозяин моего тела.

Таковы выдержки из речи прокурора.

Суд приговорил: Мухомора и Дин Рида к двенадцати годам лишения свободы, нескольких браконьеров, работников ресторанов и автосервиса к различным срокам от года до пяти, меня же к высшей мере наказания. Хозяин моего тела был убит ори оказании вооруженного сопротивления.

Еще на стадии следствия я рассказал своему защитнику про молнию... И на следующий день был направлен на экспертизу. Врачи признали меня вменяемым.

У меня произошел срыв (что-то вроде истерики, умопомрачения), я катался по бетонному полу камеры, бросался на решетку окна, меня привязывали к койке, вызывали врача, но затем на меня нашло такое безразличие ко всему, такое спокойствие, какое вероятно наступает у людей, достигших крайней черты, за которой уже наступает отупение и деградация личности. Подавать прошение о помиловании я отказался.

Я не знал, как быстро приговор приводится в исполнение, но когда в камеру впустили моего защитника, почувствовал, что это последний его визит. Он еще раз пытался уговорить меня подать прошение, но видно было, что он и сам понимал бесполезность этого мероприятия, а когда спросил: "Что я могу для вас лично сделать?", я, совсем некстати, вспомнил про щенка и попросил защитника куда-нибудь его пристроить, если он еще не сдох в запертой квартире. "С ним все в порядке, - слегка улыбнулся защитник, его, когда был обыск в вашей квартире, взяла девочка с третьего этажа". Я понял, что это моя дочь... И напоминание о ней будто сбросило пелену с моих глаз.

Я попросил у защитника бумагу и ручку и, вероятно, поставил его в трудное положение: "Мне нужно уточнить" - сказал он и на десять минут вышел из камеры. Возвратившись, он выложил мне на стол из своей кожаной папки несколько листов плотной бумаги и шариковую ручку.

- Есть ли у меня время, хотя бы до утра? - спросил я его. Он кивнул. - Тогда зайдите, пожалуйста, завтра.

Утром я передал ему два, исписанных с обеих сторон листа.

- Кому передать? - спросил меня бывший мой защитник.

- Девочке, которая взяла собачку...

"Здравствуй, Лера! Ты не можешь себе представить, как трудно дается мне начало письма. Я передумал несколько вариантов, но так и не остановился ни на одном и начинаю писать без определенного плана, надеясь только на озарение.

Ты уже, вероятно, по почерку начинаешь догадываться, но ради бога, дорогая моя! - не пугайся. Ведь почерк можно подделать. Не правда ли? Ты уже успокоилась? Ну и хорошо. Будем считать, что это письмо я написал из четвертого измерения (помнишь, о нем у нас с тобою был долгий разговор еще в твоем пятом классе?). А еще, когда умерла тетя Галя, мы говорили о том, что мертвые не знают, что они умерли. Ты у меня умница и, конечно, сообразишь, что я не мог предвидеть свою смерть от шаровой молнии, значит письмо написано после того, как все случилось. И снова прошу тебя, моя милая, не волнуйся! Здесь нет никакой чертовщины, мистики, здесь какая-то еще не изученная закономерность природы, в которой завертелся, как в водовороте, твой отец. Я еще в этом сам не разобрался, да и сомневаюсь, что когда-либо разберусь, а кроме того, у меня уже нет для этого времени...

Тебе вручит мое письмо защитник, и он разъяснит (я его об этом просил) о моей версии шаровой молнии - вернее, не разъяснит, а просто сообщит, а тебе уж делать выводы, Лера.

Мой защитник в эту версию ни капли не верит (я тоже не поверил бы на его месте), и мне ничего не остается, как обратиться к твоей памяти...