– Но он тебя выгнал, – возмутился Макар.
– Ну да, фигово вышло, но я уже даже если и захочу, не вернусь, так что тебе в любом случае без меня играть.
– Но я не хочу играть без тебя. – На самом деле Макар переживал, что без лучшего друга станет никем на площадке, всех разочарует и подведет команду. Не нужно было быть мегамозгом, чтобы понять, какие надежды на него возлагали.
– Не дури, а то сейчас в этой палате количество дураков на квадратный метр зашкаливать будет. Дерзай, вон какая у тебя группа поддержки, с такой победа обеспечена, – кивнул Илья в сторону Сонечки.
– Ну ладно… – Макар все еще сомневался в своих силах, но решил, что каждый раз, когда на матчи будет приходить Соня, будет играть как в последний.
Вера старалась изо всех сил поддерживать свою несколько измененную легенду, согласно которой она не стала получать высшее образование, и просто приезжала в свободное от работы время, даже если ради этого приходилось пропускать пары. Она считала, что до сессии еще далеко, успеет разобраться со всеми долгами, а сейчас куда важнее было быть рядом с Ильей. В дни, когда у нее стояли ночные смены, она заглядывала, когда в приемнике временно останавливался поток поступающих и воцарялось недолгое спокойствие. Илья научился в тишине больницы различать ее еле звучные шаги и каждый раз открывал глаза, стоило ей приблизиться к его кровати. Сидя рядом с ним, Вера уже привычным движением обхватывала его запястье и начинала считать пульс. Она понимала, что теперь Илья в полной безопасности, и максимум, что тут ему может угрожать – ворчание медсестры или уборщицы, но по-прежнему повторяла свой маленький глупый ритуал, который казался Громову очень милым и забавным. А по ночам, когда у Веры не было смен, они играли по Сети в «Майнкрафт» (который ей, несмотря на возмущение и стойкое отрицание, пришлось скачать), он – из своей палаты, она – из комнаты в общаге. Между ними простирался такой большой город, который, если верить известной песне, никогда не спал, но в их маленьком кубическом мире они были рядом. Пока Илья бегал по шахтам и собирал ресурсы, Вера выстраивала маленький домик из березы, стелила на пол голубые ковры, а на стены вешала рамочки и картины. Она построила им две отдельные комнаты, в каждую поставила по кровати и сундуку, но Илья, вернувшись из шахты, демонстративно сломал ее кровать с сундуком и перенес к себе в комнату. В игровом чате появилось сообщение.
С того момента у них в домике была одна двуспальная кровать и один большой общий сундук. Освободившуюся комнату Вера расширила и преобразовала в небольшой склад с панорамными окнами из стеклянных панелей во всю стену.
Моменты, когда посетители уходили, а спать совсем не хотелось, Илья коротал в компании своих мыслей, проводя теоретическую работу над ошибками прошлого. Он бы и рад был перевести свое занятие в ряд практических или лабораторных, но машину времени так никто и не изобрел. Прошлое оставалось ему неподвластно, так что оставалось действовать здесь и сейчас. А здесь и сейчас он мог только лежать или полусидеть, и думать, что уже было лучше, чем просто жалеть себя. Если бы он не попал в аварию, то смог бы найти Веру? Таким был его главный, в большей степени риторический, вопрос. Видимо, и правда, во всем во Вселенной царил баланс, и, чтобы что-то обрести, нужно было обязательно что-то потерять. И чем больше он терял, тем больше обретал. Илья лишился возможности играть в баскетбол и чуть не погиб, но считал, что это не равноценный обмен. Вера для него была бесценна. После такого болезненного расставания с Никой ему казалось, что его жизнь никогда вновь не обретет краски, и он навсегда пропадет во тьме, но вдруг появилась она, окруженная электрическими всполохами света, развеяла мрак и прогнала все печали, будто вспышка молнии, озарившая ночное небо.
Эта неделя в больнице изменила его настолько, что Илья не смог узнать сам себя, и не только потому, что успел несколько похудеть. Ему казалось, что он уже давно разучился радоваться мелочам, но настал день, когда ему наконец-то разрешили встать с кровати и немного пройтись по отделению. Пусть и опираясь на костыли, но он снова мог ходить. Громов был готов запрыгать от счастья как маленький ребенок, который получил на день рождения большого робота, которого так давно хотел, но прыгать ему было пока что нельзя.