Громче, чем тишина. Первая в России книга о семейном киднеппинге

Все быстро засобирались. Мне не предоставили возможности ознакомиться с психологическими заключениями, адвокаты Ромы тут же поубирали их в свои папки. Женщина из опеки, будто очнувшись от гипноза, подошла ко мне и тихо сказала: «Давайте выберем день для моего выезда в ваш адрес для обследования жилищно-бытовых условий проживания ребенка». И шепотом добавила: «Держитесь!» Я обещала с ней связаться. Друзья, которые напрасно прождали своего выступления, разъехались по делам. Выйдя из суда, я попрощалась с адвокатом Сашей. Дальше оставалось лишь молиться о том, чтобы этот чудовищный абсурд поскорее закончился.

Глава 13

Проходили дни. Я находилась в Петербурге и отчаянно искала выход. Я научилась намного быстрее перемещаться по родному городу, чем умела раньше. Мне было необходимо понять, попадал ли еще кто-нибудь в аналогичную ситуацию. Может быть, я что-то не так делаю? Внутренний диалог не прекращался ни на минуту.

Самые неожиданные люди стали поддерживать меня и помогать. Я была благодарна им за каждый совет, но советы начали повторяться. Чаще всего мне подсказывали обратиться в СМИ и придать истории общественный резонанс. Но я понимала, что, развязав войну на этом поле, я могу глупо проиграть, ведь противоположная сторона будет продолжать действовать запрещенными методами.

Первой женщиной, с которой нас свело общее горе, была актриса и модель Юлия Юдинцева. К тому времени Юля не видела свою дочь больше года, ее украл известный на всю страну артист Алексей Панин.

Мы познакомились с Юлей в октябре 2010 года. Моя борьба еще только начиналась, и в то время я еще не представляла, какой бесконечно длинный путь ждет меня впереди. Общие знакомые передали мне телефон девушки, вкратце рассказав ее историю: Алексей Панин выкрал у нее четырехмесячную дочь прямо из больницы, когда та отошла за памперсом, и увез температурящего младенца на машине к своей матери во Владимирскую область.

Когда первый раз я набрала телефон Юли, то никак не ожидала, что мы проговорим больше трех часов. Мы рассказывали друг другу о своих дочерях – Нюсе и Ксюше, вспоминая малейшие и дорогие сердцу подробности каждого дня, пока наши дети были рядом. Обсуждали бывших мужей, а также свекровей, принимавших в захвате детей самое активное участие. И конечно, мы подробно обсуждали те дни, когда дети в одночасье исчезли из нашей жизни.

На тот момент моя разлука с Ксюшей составляла четыре месяца, а Юля уже более года боролась с Паниным, пытаясь исполнить судебное решение, которое установило проживание ребенка с матерью.

Почти два года, которые мать не могла даже увидеть своего ребенка, казались мне иррациональным сроком. Невозможно было допустить даже в мыслях, что я могу так же долго не видеть Ксюшу. По тому, первому, телефонному разговору мне показалось, что Юля неплохо держится, правда, в ее голосе чувствовались надрыв и неутихающая боль.

Я звонила Юле из образовательного центра, с которым на тот момент сотрудничала, и даже не заметила, как из офиса ушли все сотрудники. В опустевшем центре кроме меня остался только Кирилл Палыч, который засиживался допоздна. Кирилл Палыч был руководителем Центра прикладных знаний и идеологом сторителлинга. Мы подружились с ним незадолго до трагедии, и все это время Кирилл Палыч помогал мне, в самые тяжелые моменты подставляя плечо. Наш офис находился на канале Грибоедова, рядом с Банковским мостиком, а Юля жила недалеко от Эрмитажа. Нам сразу захотелось встретиться. Оказавшись в роли «оставленных родителей» (термин ввела Жаклин Паскарль, писательница и журналист из Австралии, столкнувшаяся с ситуацией семейного киднеппинга), мы автоматически превратились в аутсайдеров и нуждались во взаимной поддержке.

По телефону Юля показалась мне весьма утонченной и чувствительной девушкой, что неудивительно – она была актрисой и натурой творческой. Кроме того, я почувствовала, что эта молодая женщина, пройдя через ужасные испытания, была все еще полна мужества и особого, редкого в наши дни благородства. Помню, Юля все время повторяла: «Верь, Света, мы вернем своих детей! Я выиграла суд, и я верну свою дочь! И ты обязательно вернешь! Я буду молиться об этом». Юля держалась за этот верный образ как за спасательный круг.

В тот вечер я оделась и вышла из нашего офиса в типичный питерский двор-колодец, а из него нырнула в холодную осень, окутавшую набережную канала Грибоедова. Юля Юдинцева вышла навстречу. Я представляла ее дом на набережной, который непременно имел свой двор-колодец. Наверное, каждый, кто живет в городе дворцов и каналов, носит в себе «колодец». Около Спаса на Крови мы впервые встретились. Помню, первые слова, которые произнесла Юля, присмотревшись ко мне, были: