Громила

Биты замах, моего голоса звук —
Робкий, дрожащий, застрявший в глотке,
Я должен решиться, я должен победить!
Биты замах, звон стеклянных осколков.

Сквозь море безумия я устремляюсь к дяде,
Хватаюсь за биту и рву её прочь,
Не медля ни секунды, отшвыриваю подальше,
Пусть дядя по-новому пляшет теперь.

Он — словно скорпион, готовый ужалить,
Но жало спряталось, и яд весь иссяк,
Глаза горят гневом, душа полна желчи:
В его бедах весь мир виноват — не он сам.

«А где твой братец? Мы уезжаем сегодня
На север — там работа, жизнь лучше, чем здесь,
Ты сделаешь так, как велю! Выполняй же!
Иди, собирайся, мы едем сейчас!»

Наш дом — поле боя, дядя сжёг все мосты,
Мы все — я, и он, и мой брат скованы вместе,
Его жизнь в руинах; но его жизнь — не моя,
Я сброшу оковы, я освобожусь.

И я говорю ему: «Нет», но мой голос хрипит,
Тогда я ору: «Нет!» — Вот так уже лучше.
«Никуда мы не едем! Вы тоже останетесь!
Уберите кулаки, не то отведаете моих!»

«Так давай! — Его губы кривятся в ухмылке.
— Ну же, врежь мне, ударь меня, парень, валяй!
Что ты медлишь? Дай волю себе! А не можешь —
Тогда убирайся с моих глаз долой!»

Это вызов к барьеру, к черте на песке,
Мои руки — оружие, моя кровь — кипяток,
Я готов свернуть горы, готов снять кандалы!
Всё внутри восстаёт, но я поднял кулак.

Стань же, сердце, на миг ты жестоким и твёрдым,
Ты, рука, не дрожи, ты, кулак, порази
Эту злобную тварь, эту несправедливость,
Что мы с братом терпели от дядиных рук.

Но незримые оковы меня не пускают,
Недвижима гора, не ударит рука,
Не могу причинить боль, я лишь принимаю,
А дядя хохочет: он опять победил.

«Ты слабак, ты дерьмо, без меня ты ничто.
И твой братец такой же — ни на что не способен.
Помни, как повезло тебе, что я здесь ради вас.
Делай, как говорю, и не вякай, пацан».

Вдруг он вздрагивает всем телом и валится в кресло,
С ним что-то не так! Со мной тоже беда:
Рука отнялась, недвижно плечо,
Ноги дрожат, во всём теле озноб,

Мои скрюченные пальцы не хотят разгибаться,
Перекошены скулы, оплывает лицо,
Язык — как напильник; задыхаюсь, хватаю ртом воздух,
Подкосилась нога, и я падаю вниз, на ковёр,

Дядя в кресле, с ним то же, что и со мной,
Мы смотрим друг другу в глаза и всё понимаем:
Что свалилось на дядю — отражается на мне,
О Боже, у него удар!

(V)