Громкое дело

– Соседняя страна к северу от Сомали, по-моему, сегодня единственная нация в мире, у которой еще есть открытое посольство в Могадишо. Здания западных представительств покинуты и постепенно ветшают. Шведский посол в Сомали сидит в Найроби.

– Как он умер?

Халениус колебался, а она поднялась, не дожидаясь ответа.

– Анника… – начал он.

– Ты всегда так поступаешь, – сказала она, попятившись от него. – Предпочитаешь молчать, если тебе надо сказать что-то по-настоящему неприятное. Я не кисейная барышня.

Халениус по-прежнему сидел на диване, отклонившись назад. Правую руку он вытянул в сторону для поддержки спины.

– Тело нашли в мешке для мусора на улице у дома, где раньше размещалось французское представительство. Он находится у порта в старой части Могадишо, в районе, у которого отныне явно совсем другая судьба. Это всего в километре от посольства Джибути…

– Ты не ответил на мой вопрос. Как он умер?

Халениус сделал глубокий вдох, а потом резко выдохнул.

– Мачете, вероятно. Тело разрублено на куски. Нет стопроцентной уверенности, что действительно нашли француза, но все указывает на это.

– А именно?

– Остатки одежды, находившиеся в мешке, совпадают с описанием той, которая была на нем, когда он исчез. На руке осталось его обручальное кольцо. Шрам от аппендицита сходится с его медицинской картой.

– Но?..

– Голова отсутствует.

У Анники подкосились ноги, и она опустилась на диван.

– По всему выходит, наша ситуация хуже, чем мы думали, – сказал Халениус. – Значит, вопреки всему, похищение политическое. Жена француза полным ходом искала деньги на выкуп, сорок миллионов долларов, но преступники не захотели ждать. И вероятно, остальные заложники также находятся в Сомали, а не в Кении, что также затрудняет дело для нас. Кения ведь нормально функционирующее государство, а Сомали – логово преступников…

Анника окинула взглядом погруженную в полумрак комнату, декоративный светильник, DVD-фильмы на полке рядом с телевизором, книги, лежащие в беспорядке перед радиатором отопления.

– Как его разрубили? – спросила она. – И почему?

Халениус какое-то время изучал ее лицо.

– Руки, ноги, низ живота, – сказал он.

– При обычном убийстве с расчлененкой тело чаще всего изувечивают по той причине, что убийца не может избавиться от него незаметно для окружающих, – сказала Анника. – Хотя вряд ли речь идет о чем-то подобном в данном случае.

Халениус наморщил лоб.

– О чем ты?

– Тогда почему его разрубили на куски? Это ведь не указывает на избыточное насилие, неслыханную агрессивность?

– Кто знает, что движет этими сумасшедшими?

– Если они обычные сумасшедшие, – сказала Анника, – из тех, которые убивают людей здесь, в Швеции, зачастую избыточное насилие означает, что убийцей движут очень личные мотивы. Француз бывал в Кении раньше?

Халениус покачал головой:

– Прежде чем стать политиком, он трудился на атомной станции в Ажене. Едва ли выезжал за границу раньше.

«Убийце, возможно, не нравится атомная энергия?» – подумала Анника.

– Вряд ли ведь жена чиновника могла раздобыть сорок миллионов долларов, – заметила она. – Похитители, пожалуй, понимали это и решили не вести переговоры с ней.

Халениус покачал головой.

– Они не лишили бы его жизни столь рано в таком случае, – сказал он.

Анника выпрямилась на диване.

– У похитителей было семь заложников, не так ли? Они, наверное, пожертвовали одним из них с целью надавить на нас, остальных? Возможно, рассматривали это как хорошую инвестицию? Убить одного сенсационным образом, и тогда переговоры пойдут быстрее и лучше?

Халениус внимательно смотрел на нее, ожидая продолжения.

– Иначе они не позвонили бы в посольство Джибути и не рассказали бы о теле, – продолжала Анника. – Они хотели, чтобы его нашли, намеренно расчленили и сообщили, хотели сказать нам что-то. И они оставили мешок перед бывшим французским…

Она поднялась.

– О чем говорит мужчина в тюрбане на своем видео? Что «Фронтекс» надо упразднить, и открыть границы, и отменить покровительственные пошлины? Когда Франция была особенно заинтересована во «Фронтексе»?

– Один их президент говорил, что им надо вычистить всякий сброд с улиц, то есть выбросить из страны иммигрантов, и у них есть Ле Пен, который ходит на выборы, вооруженный идеологией расизма, но все средиземноморские страны были примерно одинаково мотивированы.

– Штаб-квартира находится в Варшаве, значит, это не может являться причиной, – продолжила Анника размышлять вслух, ходя взад и вперед перед телевизором.

Она села снова.

– Политика здесь ни при чем. Нам известно, кто человек в тюрбане?

Халениус покачал головой:

– Его нет ни в каких базах данных, будь то у янки, англичан или французов.

– Это с ним ты разговаривал по телефону?

Халениус запустил пальцы в волосы.

– Не знаю, – сказал он. – Вполне возможно. На видео он вещает на киньяруанда, но у звонившего злодея был безупречный найробийский английский. Хотя голос высокий и звонкий в обоих случаях, возможно, это тот же самый человек.

– Что говорят французы?