Громкое дело

– Их правительство не вмешивается. Лягушатники всегда держатся с краю. Я не знаю, страхуют ли они своих сотрудников на случай похищения, но у парламентариев ЕС ничего подобного нет.

– А другие?

– У испанцев есть какой-то переговорщик, у немцев тоже. Относительно румын я не в курсе и датчан тоже. Кто-то из британцев дал интервью и сообщил «Скай ньюс», что они никогда не ведут переговоров с террористами, пусть это выглядит не особенно умно при мысли о ситуации заложников. Какие новости из банка?

Анника откинулась на спинку дивана и положила ноги на стол.

– С кредитом в сорок миллионов долларов без залога есть определенные сложности, – ответила она. – Но со стапятьюдесятью тысячами вполне может повезти, если Господь Бог и их руководство получат квитанции и договор на то, что я точно собираюсь покупать, или если оставить залог в форме недвижимости или автомобилей, или если имеется поручитель…

– А никто не может поручиться за тебя? Мать Томаса, например?

Анника покачала головой:

– Мы просили ее стать гарантом, когда встал вопрос об изменении формы собственности нашего жилья, поскольку тогда нам не понадобилось бы брать заем. По ее словам, она решила никогда не брать на себя никаких обязательств такого рода. Алвар, ее свекор, выступил в качестве поручителя для своего брата когда-то, и все ужасно закончилось. Семья лишилась и усадьбы, и земли.

– Печально. А твоя мать?

– Она обычно спрашивает меня раз в год, не могу ли я выступить в такой роли для нее. Чаще всего она откуда-то узнает о каком-нибудь ужасно выгодном инвестировании в Интернете…

Он поднял руку.

– Я понимаю. Как много у тебя денег?

– Едва ли шесть с половиной миллионов, – сказала она. – Крон, я имею в виду.

Халениус вытаращил на нее глаза.

– Вот как. Можно спросить?..

– Страховые деньги. Наша вилла в Юрсхольме сгорела, да ты ведь был там когда-то.

– Кошечка, – сказал он.

– Точно, – подтвердила она. – Кошечка.

Профессиональную киллершу с таким прозвищем, которую все-таки удалось привязать к пожару в доме Анники, экстрадировали в США на довольно сомнительных основаниях (по крайней мере, Анника так считала), а потом им (наконец! очень вовремя!) выплатили страховку. На тот момент Анника и Томас уже находились на пути в США, поэтому деньги смогли пролежать на счете в Хандельсбанке столь долго.

– Томас знает, сколько там?

– Нет, точную сумму нет. Она неизвестна и мне тоже. В любом случае в кронах. А в чем дело?

– Но он ведь знает приблизительную сумму? Что там где-то миллион долларов?

– Ну, могу это предположить.

Халениус сделал пометку в своем блокноте.

– У вас есть какие-то другие ценности, которые можно продать? Из тех, чем владеет Томас?

– У него была яхта, но ее получила его бывшая жена. И потом он купил катер с Софией Гренборг, но она смогла забрать его, когда он оставил ее. Это же все крохи… Почему ты спрашиваешь?

– Почему Хандельсбанк? – поинтересовался Халениус.

– Они выплачивают самые маленькие бонусы своим директорам, – ответила Анника.

Статс-секретарь рассмеялся коротко и от всего сердца.

– Я также перешел к ним, – сказал он, – по той же самой причине. Финансисты считают само собой разумеющимся, что они по-прежнему имеют право на свои миллиарды в виде бонусов, пусть весь финансовый кризис собственная их заслуга.

– Сначала им нужны были многомиллионные годовые зарплаты, чтобы ходить на работу. Потом они потребовали столь же большие бонусы для выполнения ее, – заметила Анника.

– Для данной братии деньги нечто гипотетическое, – поддержал ее Халениус. – До них не доходит, что всегда кто-то должен платить, и чаще всего это какой-то парень с самого нижнего конца экономической цепочки.

– Или девица, – добавила Анника.

Они улыбнулись друг другу.

– Один миллион, значит, – констатировал Халениус. – С этим мы можем играть.

– Один миллион, – подтвердила Анника.

Принадлежавшая миссионерскому приходу (хотя в те времена это называлось Миссионерским союзом, Шведским миссионерским союзом) церковь Святого Андрея в Ваксхольме своей белизной не уступала крылу ангела. А я был одним из многих ягнят Поля Петера Валденстрёма, маленьким, белым и невинным (по крайней мере, сначала).