Громов: Хозяин теней

Беспокойства добавил кем-то пущенный слух, что сестра государя все непременно заберёт несколько сирот под высочайшую опеку. И все вдруг уверились, что именно так и будет. И начавшиеся споры касались лишь количества тех самых сирот. Кто-то утверждал, что заберут двоих, кто-то — что сразу дюжину, ибо меньше невместно. Кто-то тут же добавлял, что и больше, потому как кроме Ее высочества — титул произносили шёпотом и с непременным придыханием — есть и фрейлины. И они тоже не захотят отставать.

О будущем избранных говорили, как о чем-то решённом и всенепременно чудесном. Совокупное воображение рисовало жизнь во дворце, в окружении слуг, в богатстве и праздности, с пряниками на завтрак и обязательным личным лакеем, которому вменят ходить следом с подносом в руках. И на подносе будут лежать конфеты и пирожные, есть которые можно будет невозбранно.

— Пока из горла не попрет, — сказал Метелька и все-то согласились.

И принялись спорить, какие конфеты будут лежать на подносе.

Ландринки[2] или петушки сахарные.

А Савка к спору прислушивался и щурился, потому что точно знал, что есть сладости получше сахарных петушков и даже каленых орехов.

Пару раз и драки вспыхивали, когда обсуждение грядущей жизни сменялось обсуждением того, кто этой жизни достоин. Но тут уж вмешивались воспитатели, а после третьей свалки, завершившейся разбитой головой, выбитыми зубами и, что куда хуже, сломанным столом, к воспитанникам явилась Евдокия Путятична и своим ледяным княжеским тоном заявила:

— Кто еще раз затеет драку или ввяжется в неё, тот и его сотоварищи весь день проведут в карцере, дабы непотребным видом своим не смущать Её императорское Высочество.

Все и поняли.

Кому охота шанс упускать? Вот и затихло всё.

Нет, если б ожидание затянулось, оно бы не помогло, но к счастью великий день настал довольно быстро.

Нас подняли до рассвета, правда, отправив не в храм, как обычно, но в душ. И уже там выдали по малому ломтику не обычного тяжелого дегтярного мыла, но какого-то иного, вкусно пахнувшего цветами.

После душа обрядили в новую одежду.

И Зорька, следившая за тем, чтоб одевались аккуратно, то и дело повторяла:

— Только попробуйте попортить… только попробуйте мне…

Завтрака не было.

Оно и понятно, ещё заляпаемся.

Ну и потянулось ожидание. Нас выстроили во дворе, перед крыльцом, и несколько раз переставляли, повинуясь прихоти Евдокии Путятичны, которая, верно, тоже волновалась, иначе не стала бы дёргать и передвигать правых влево, левых вправо и творить прочую ерунду.

Солнце поднималось.

Становилось жарче.

И я подумал, что если визит подзатянется, то половины малышни уйдёт не в карцер, но в обморок. В конце концов даже Антон Павлович возмутился, тогда-то и разрешили пить. Воду принесли в вёдрах и раздавали по кружке в руки. Кружек было немного и своей очереди пришлось ждать прилично. Я даже начал преисполняться раздражения. В конце концов, это просто свинство по отношению к детям.

— Едут! — донесся голос Фёдора, которому выпало следить за дорогой. — Едут, матушка княгиня…

— Строимся!

Вёдра тотчас исчезли, но те, кто не успел напиться, не возмутились. Все-то собравшиеся, превратившись вдруг в нечто единое, повернулись в сторону дороги. Я знал, что многие взгляды устремились туда, с надеждой и сразу — с восхищением, с восторгом даже, который и в Савкиной душе чуялся.

Почему?

— Это же сестра государя! — сказал он так, будто это что-то да объясняло. — Она же… она рядом с ним!

И что?

— С государем!

В общем, выявилась существенная разница мировоззрений.

— Она, должно быть, красивая… жаль, не увижу.

— Может, некрасивая. Принцессы всякие бывают.

Помнится, во время очередного тура по Европе Ленка взялась меня окультурить. Ну и себя тоже. Мы тогда две дюжины музеев осмотрели, наслаждаясь шедеврами мировой живописи.

Ну… положено же ж наслаждаться.

Я тогда уже на третьем музее взвыл. А заодно уж понял для себя, что принцессы, они очень разными бывают.

— Неправда! Все дарники красивые… папа… говорил, что некрасивых не бывает… что это…

— Селекция?

— Не знаю. Что просто вот повелось, что дар, он на человеке сказывается. Вот… и у охотников тоже, только иначе.

— Это как?

Вот данный момент мне был куда интересней, чем приезд государевой сестры, которую я, если и увижу, то издали. Ну и на хрена, спрашивается?

— Это… вот к дарникам люди тянутся. Чуют вышнюю благодать, — пояснил Савка важным тоном. — А она к душе приятна. У Охотников же сила нави, и она пугает.

Стало быть, вызывает инстинктивное отторжение.

Плохо это?

Не знаю.

— И чем сильнее, тем оно… хотя отец говорил, что и дарники, и охотники учатся управлять. Закрывать… но обычные люди всё одно чуют.

Во двор вползала череда машин.

Раз, два…

Дюжина? А ещё тянутся и тянутся.

— Строимся! — раздался резкий окрик наставника. — Батюшка Афанасий…

— Поём! — бас батюшки перекрыл иные звуки. — Ну же, дети… государевы… покажите вашу благодарность.