Громов: Хозяин теней

— Используй, чего уж тут, — разрешаю я. — Только не обольщайся. Я ж в любой момент кони двинуть могу.

И двину.

Хрен его знает, откуда эта вот уверенность. Но знаю точно, что недолго мне осталось.

— Понимаю лучше, чем вы думаете… даже если опухоль исчезнет, — дядя Паша опускается на тот же стул, на котором сидел Тимоха, и рассыпанные фломастеры собирает, чтобы положить на подоконник. Блокнот отправляется туда же. — Ваш организм изношен. И онкология — это не только опухоли… действие её куда более глобально. Как и нарушения, ею вызванные. Многие пациенты уходят, когда, казалось бы, основная опасность миновала. И от химиотерапии… и от банальной простуды… инсульты, инфаркты…

— Вы меня попугать решили?

— Скорее уж рассказать, как есть, — спокойно ответил доктор. — Мне показалось, что вы из тех, кто предпочитает знать всё.

Это да.

Это он правильно.

— Но я буду рад ошибиться. В вашем случае.

— Почему?

Ну, раз уж у нас тут такая охеренно доверительная беседа пошла.

— Наверное, потому что а вы вовсе не такая черствая сволочь, какой показались при первом знакомстве… извините.

— Ничего, — я с трудом сдерживаю смех. Тяжело смеяться, когда в груди клокочет и булькает. — Я именно что чёрствая… и сволочь изрядная… бываю… родственнички?

— Приходили. Ваша сестра. И брат. Племянница… как я понимаю. Желали получить информацию о состоянии вашего здоровья.

Даже племянница?

Я про её существование знал, но встречаться не доводилось. Девчонка по матушкиным стопам пошла, на юридический.

— Но ваша супруга запретила что-либо рассказывать.

— И правильно, — перебил я доктора. — Ну их всех. Достали.

И никогда не виденная прежде племянница тоже.

— Тогда я наберу вашей супруге. Она будет рада. Навещала вас каждый день, — доктор поднялся. — Очень… участливая женщина.

Это он о чём?

Не понимаю… ну да и фиг с ним.

— Эй, — окликаю я. — Долго я в… отключке?

— Десять дней. Возможно, это естественная реакция организма на то, что происходит. Процесс излечения требует мобилизации всех жизненных резервов.

Ага. А ещё душа моя пребывает вне тела.

Но об этом докторам говорить не стоит. И я киваю:

— Наверное… Ленке скажите, чтоб не торопилась… а то водит она мало лучше, чем готовит. Не хватало только, чтоб расшиблась по дороге…

У неё водитель есть, но Ленка почему-то этого стесняется.

Или самолюбие?

Или ещё какая бабская придурь? Но пусть едет неспеша. Аккуратно. И вообще… запретить ей что ли самой водить? Хотя… так она и послушает.

Ленка же.

— Главное, что ваше состояние нельзя считать в полной мере комой. Скорее оно близко к очень глубокому сну. И это тоже до крайности необычно. Однако всякий раз вы пробуждаетесь…

Голодным.

Я точно хочу есть. И ещё такое чувство, что сидеть смогу. Наверное. Или вот даже встану. Почему нет? А там, глядишь, доберусь до окна, выгляну…

— Поесть бы, — говорю, обрезая эти глупые мечтания. — Только… нормального чего. Мяса там. Мясо у вас есть?

— Есть, но, боюсь, вы ещё не готовы поглощать стейки. Точнее можете, запрещать не стану, — доктор глядит на меня преснисходительно. — Но ваш желудок их не примет. А коль хочется промывание…

— Ненавижу докторов.

Он только хмыкает.

— Есть мясное суфле. Можно попробовать. Или с бульона начать.

— Неси свой бульон, — ворчу. А потом добавляю: — Обидишь девчонку, Ленка тебе яйца оторвёт… ты не смотри, что она с виду дура дурой…

— Вы оба… странные, — доктор не обижается. А потом зачем-то говорит: — Пока… не стоит заглядывать вперед. В конце концов, будущее — штука сложная…

Вот тут я с ним согласен полностью.

Сложная.

Я уж пару месяцев как отбыть должен и не в райские кущи. В кущи таких, как я, не пускают. Чем дальше лежу, тем яснее понимаю, что сколько бы ты храмов не отстроил и свечек не купил, крови не отмоешь. Вся она, мною пролитая, со мной пойдёт.

И потянет.

Куда?

Лучше бы не думать… я и не думаю. Бульон оказался ничего такой. Нет, со стейком не сравнить, но все одно лучше бурой размазни, которую в меня обычно пытались впихнуть.

Ленка тоже появилась.

Довольная донельзя.

— Я тут договорилась, — сказала она, устраиваясь рядом, — чтоб фонд открыли. Будем детишек лечить. Тут вот и будем. Тут оборудование хорошее. И врачи не хуже, чем в Швейцарии… и только расшириться надо. Мы им корпус, а они тогда…

Ленкино щебетание успокаивало. И думать не хотелось, о том вот, другом мире. А вот об этом — почему бы нет. Детишек лечить… да, дело хорошее. Я и прежде фондам помогал, но это больше порядку ради и полноты образа. Пиарщики там настаивали. Опять же с налогами можно было крутануть.

Но здесь и сейчас… другое.

— Доктор наш мозги промыл? — ворчу порядка ради. И Ленка, меня знающая, как облупленного, отмахивается:

— Дурак ты, Громов… вот… на кой эти деньги? Какой в них смысл, если так-то? Нет, есть, конечно… без денег хреново, но… лежат, лежат… у меня вот тоже никого-то нет, — взгляд её становится задумчивым и туманным. — Я вот на тебя смотрела и думала всё… помрём мы и будто не было никогда. Ничего-то хорошего не останется…

— Почему…