Громов

Борис Всеволодович сказал, что вынужден был прилететь потому, что ему доложили о безобразиях, которые с ведома Дудаева творятся в Шали, и потребовал немедленно снять блокаду с воинской части.

Дудаев начал оправдываться, сказал, что это сделано без его ведома.

Громов объявил, что не уйдет из кабинета, пока проблема не будет решена.

Разговор получился жесткий. Командир действовал очень решительно, да и задача была достаточно серьезная.

Мы сидели у Дудаева часа полтора, он пытался нас угостить кофе или чаем… Громов действительно не ушел до тех пор, пока генерал Соколов, который командовал учебной дивизией, не доложил, что все вопросы сняты и гарнизон разблокирован.

Дудаев на меня произвел впечатление человека, сознающего, что он занимает не свое место. Это было ясно видно по его поведению, мимике. Он чувствовал себя очень неуверенно и не мог сказать ничего внятного. Он явно не ожидал появления Бориса Всеволодовича.

Особенно болезненно, как ни странно, на него подействовало то, что Борис Всеволодович обвинил его в нарушении гостеприимных традиций Кавказа.

Вскоре после этой поездки Борисом Всеволодовичем была подготовлена и направлена президенту известная аналитическая записка о положении на Кавказе.

Я работал тогда в Главном оперативном управлении Генерального штаба. Эта записка пришла к нам с пометкой, что президент Ельцин с ней ознакомлен. И никаких комментариев. Жаль! На основе этого анализа можно было выстроить реальную программу действий по прекращению войны еще на ранних ее стадиях.

Б. В. Громов:

— Решение о том, что меня необходимо убрать из армии, было принято очень оперативно. Однако сделать это необходимо было с соблюдением хотя бы каких-то приличий и формальностей, чтобы это не выглядело гонением за инакомыслие. Ельцин ведь провозгласил себя демократом.

Воспользовались модным в то время конкурсным замещением должностей.

Грачев собрал всех заместителей в своем кабинете и заявил, что ряд должностей будет выставлен на конкурс, в том числе и моя должность. «Вы, Борис Всеволодович, тоже можете участвовать», — обрадовал он меня. Мне все было понятно. Я просто встал и ушел.

Они не имели права меня увольнять, и при желании я мог бы затеять судебный процесс, который Грачеву вряд ли удалось бы выиграть.

Нашли выход — перевели меня в Министерство иностранных дел на как бы равноценную должность, соответствующую рангу заместителя министра.

Так как я тоже не мог уже оставаться в Министерстве обороны и работать с Грачевым, то на это предложение согласился.

Никого из своих сотрудников я не пытался забрать с собой. Считал, что молодые офицеры не должны лишаться хороших служебных перспектив. Я предполагал, что со мной вместе уйдут один-два самых близких человека. Всех поочередно приглашал к себе и говорил, что им лучше продолжать службу в министерстве, так как мое положение очень неопределенное. Однако они думали иначе. Например, Игорь Олегович Пархоменко, сейчас он первый заместитель председателя правительства Подмосковья, обиделся чуть не до слез и сказал, что пойдет со мной куда угодно даже без всякой зарплаты. Так же определились и другие. Почти все ушли со мной.

При встрече с министром мне удалось договориться о работе для них. Должности, конечно, были такие же фиктивные, как и моя, но, главное, мы все-таки оставались вместе.

Получилось, что в Министерство иностранных дел я ушел уже с группой единомышленников. За это я, пожалуй, даже должен поблагодарить Ельцина и Грачева. Они подарили мне настоящую команду, на которую я мог положиться полностью и начинать с ней любые дела.

Министром иностранных дел тогда был Андрей Козырев. Меня, кстати, удивило, что он, человек полностью преданный Ельцину, ко мне относился очень хорошо. Советовался, и не только по вопросам, касающимся военных дел. Приглашал на все коллегии. Каждый понедельник я там присутствовал, слушал доклады и сообщения. Все это было весьма интересно, но своей роли за столь короткое время я в МИДе найти не успел.

Одним интересным делом я там все же начал заниматься. Это был разоруженческий договор СНВ-1, и следующий договор уже готовили. По военным аспектам этих договоров я консультировал дипломатов.

Положение у нас было аховое. Все это время не платили зарплату. Министерство обороны нас тут же сняло со всех видов довольствия, а в Министерстве иностранных дел те должности, которые нам определили, не значились в штате.

В результате всех этих испытаний моя команда прошла суровую закалку и сформировалась полностью. Только два человека по различным обстоятельствам отсеялись, остальные и по сей день со мной.

Работа в Министерстве иностранных дел была интересной, но я понимал, что она временная. Нужно было как-то выстраивать жизнь в новых условиях. Думать теперь приходилось не только о себе, но и о людях, которые пошли на лишения и трудности, чтобы быть рядом со мной.

В марте 1995 года я ушел из МИДа, а в декабре этого же года был избран в депутаты Государственной думы. Так что в Министерстве иностранных дел мы проработали всего девять месяцев.