Громыко. Война, мир и дипломатия

18 октября 1962 года в Овальном кабинете Белого дома состоялась встреча президента Кеннеди с Громыко и Добрыниным. Громыко отмечал, что Кеннеди и Раек напряжены; Государственный секретарь «красен, как рак». Советский министр сказал о том, что американцы напрасно так боятся Гаваны: Советский Союз ручается за то, что Кастро никому не угрожает. Согласно записям Громыко, президент охарактеризовал ситуацию как «самую опасную со времен войны» и заметил, что «не имеет представления, чем все это кончится». Он добавил, что не намерен вторгаться на Кубу и старается сдерживать тех, кто выступает за такое развитие событий.

В своих мемуарах Андрей Андреевич признался, что эта встреча была самой трудной в его дипломатической практике. Еще бы, добавим мы, ведь он знал, что на Кубе уже стоят ракеты средней дальности с ядерными боеголовками.

Тем не менее его мемуары дышат олимпийским спокойствием.

«Я отметил:

— Решение подавляющего большинства международных проблем является результатом переговоров между государствами и заявлений, в которых правительства излагают позиции по тем или иным вопросам.

Американскому президенту тем самым ясно давалось понять, что если у США есть какие-либо претензии к Кубе или Советскому Союзу, то их необходимо разрешить мирными средствами. Угрозы и шантаж в этой обстановке неуместны.

В то же время от имени советского руководства я заявил Кеннеди:

— В условиях, когда США предпринимают враждебные действия против Кубы, а заодно и против государств, которые поддерживают с ней добрые отношения, уважают ее независимость и оказывают ей в трудный для нее час помощь, Советский Союз не будет играть роль стороннего наблюдателя. Шестидесятые годы XX века — не середина XIX века, не времена раздела мира на колонии и не та пора, когда жертва агрессии могла подать свой голос только через несколько недель после нападения на нее. СССР — великая держава, и он не будет просто зрителем, когда возникает угроза развязывания большой войны в связи ли с вопросом о Кубе или в связи с положением в каком-либо другом районе мира.

Кеннеди затем сделал важное заявление:

— У моей администрации нет планов нападения на Кубу, и Советский Союз может исходить из того, что никакой угрозы Кубе не существует.

Тогда я сослался на военную акцию против Кубы на Плая-Хирон.

— Ведь это США ее организовали, — сказал я. — Это — продукт их политики.

И тут я услышал признание президента:

— Действия в районе Плая-Хирон были ошибкой. Я сдерживаю те круги, которые являются сторонниками вторжения, и стремлюсь не допустить действий, которые привели бы к войне.

— Не отрицаю, — сказал он, — что кубинский вопрос стал действительно серьезным. Неизвестно, чем все это может кончиться.

Он стал пространно рассуждать о размещаемом на Кубе советском “наступательном оружии”. Слово “ракеты” он не употреблял. Не моту объяснить, почему так поступил президент. Но тем самым он в какой-то мере облегчил мое положение. Мне не представлялось необходимым говорить прямо о ракетах.

Возле Кеннеди на столе лежала какая-то папка. Дотошные журналисты утверждают, что в ней якобы находились фотографии советских ракет на Кубе. Другие органы печати утверждали в те дни, что эти снимки находились в столе у президента. Возможно, правы те или другие. Но в течение всей нашей беседы президент эту папку не открывал и ящиков стола не выдвигал. Так что я никаких снимков в его кабинете не видел. Мне их никто не демонстрировал. И я не был за это в обиде на своего собеседника.

Однако, если бы президент в открытую заговорил о ракетах, я с готовностью ответил бы ему, как об этом было условлено еще в Москве: “Господин президент, Советский Союз доставил на Кубу небольшое количество ракет оборонительного характера. Никому и никогда они не будут угрожать”»^{212}.

Но на самом деле переговоры прошли не так легко и просто. Как вспоминал Раек, Кеннеди дал Громыко «возможность признаться», но услышал «такое количество наглой лжи, какого я никогда прежде не слыхивал».

Добрынин вспоминал то, о чем Громыко не стал писать в своих мемуарах. Министр в своем донесении в Москву отмечал, что «правительство США поражено смелостью акции СССР по оказанию помощи Кубе. Оно рассуждает так: Советское правительство отдает себе отчет в том, какое большое значение американцы придают Кубе и ее положению и насколько болезненным для США является этот вопрос. Но раз СССР, зная об этом, идет на оказание такой помощи Кубе, значит, он полон решимости дать отпор в случае американского вторжения на Кубу»^{213}.

Вывод Громыко: «военная авантюра США против Кубы почти невероятна».

И что же? Читая о собственной смелости, Хрущев мог быть доволен.

Вспоминая ту встречу, наш герой счел нужным оправдаться.

«Иногда в печати проскальзывает сообщение, будто Советский Союз, решив разместить на Кубе ядерные ракеты, нарушил какие-то обещания о неразмещении своего ядерного оружия на Кубе. Это выдумка. Никакого обещания он не давал и, следовательно, не нарушал.

Вот что я мог бы сказать о тех днях с позиций сегодняшней гласности.