Громыко. Война, мир и дипломатия

В целом Московский договор составляет важнейшее звено в системе мирных отношений между европейскими странами. Он послужил энергичным стимулом для продвижения вперед дела безопасности и сотрудничества в Европе, оздоровления политического климата в мире. Душой договора является принцип нерушимости европейских границ, сложившихся в итоге Второй мировой войны…

Через короткое время после подписания Московского договора состоялась очередная встреча с министром иностранных дел ФРГ; в нее закрался и веселый момент. Вальтер Шеель, улучив свободную минутку, сказал мне:

— А знаете, господин Громыко, у меня в семье прибавление. Родилась дочь. И я назвал ее Андреа. Есть такое немецкое имя. Но в данном случае это сделано в вашу честь. Мы сговорились об этом с женой.

Признаюсь, я несколько смутился. Но тут же решил отделаться шуткой:

— Такое решение, конечно, лежит целиком и полностью на вашей с женой ответственности. Тут стопроцентный ваш суверенитет. А в общем мне приятно было об этом услышать»^{279}.

Вообще его манера вести переговоры была своеобразной. Вот как описывал это его переводчик Виктор Суходрев: «Громыко обычно держался за первоначальную позицию мертвой хваткой, как бульдог, даже тогда, когда ситуация позволяла ввести в игру запасной вариант. Он, как никто другой, был упорен и даже упрям на переговорах и не шел на уступки. “Ни шагу назад” — эти слова можно, пожалуй, назвать его девизом. Андрей Андреевич предпочитал оставлять наш запасной вариант для следующего раунда переговоров, надеясь, что перед твердой и непреклонной позицией советской дипломатии противоположная сторона дрогнет и пойдет на уступки. И только когда убеждался в полной бесперспективности таких надежд, пускал в ход запасной вариант, считая необходимым, однако, еще раз согласовать его с начальством, то есть с самим генсеком»^{280}.

Неудивительно, что Громыко побаивались все переговорщики, причем, как отмечает Суходрев, «самого высокого уровня». Порой Андропову приходилось подключать Брежнева, чтобы смягчить жесткость Громыко. Наш герой был подобен скале.

Но вот что любопытно. По словам его сына, Андрей Андреевич расценивал свое «Нет» как призыв к приемлемому компромиссу! Мол, договаривайтесь с нами, господа оппоненты, ищите аргументы. Он же мог повторить слова Черчилля: я не лев, но мне приходилось рычать по-львиному Это отмечал и Киссинджер, сказав, что «было самоубийственно вести с ним переговоры, не освоив истории проблемы и сути вопросов».

Андрей Андреевич всегда оставался дипломатом. В речи на XXIV съезде партии Громыко раскритиковал тех, кто позволял себе провокационно заявлять, что «любое соглашение с капиталистическим государством является чуть ли не заговором».

Подписание Московского договора состоялось 12 августа 1970 года в Екатерининском зале Кремля. С советской стороны договор подписали А.Н. Косыгин и А. А Громыко, с западногерманской — Вилли Брандт и Вальтер Шеель.

Однако вскоре выяснилось, что бундестаг может и не ратифицировать этот многострадальный договор, настолько там была оппозиция восточному курсу Брандта. А срыв договора нанес бы большой удар по авторитету Брежнева и Брандта и вообще надолго заморозил бы советско-германские отношения.

В этой связи Бар предложил отыскать в архиве советского МИД запись конфиденциальной беседы посла СССР в ФРГ А. Смирнова с канцлером Аденауэром в июне 1962 года.

Что же таилось в той записи? Оказывается, канцлер предложил Москве установить перемирие сроком на десять лет, чтобы за это время обе стороны могли наладить действительно нормальные межгосударственные отношения. Поэтому опубликовать эту запись означало бы продемонстрировать немецким оппонентам Брандта, что их критика малопродуктивна.

Казалось, идея была беспроигрышная. Доложили Громыко, он попросил доставить ему архивный документ и, прочитав, вернул его обратно. Таким образом, Брандт не получал поддержки со стороны Аденауэра. Почему же?

Громыко признал, что «нет сомнения, что опубликование этого документа в печати ослабило бы сегодня в значительной мере позиции противников Восточных договоров. Но это сегодня!.. А назавтра нам не подадут руки и впредь станут разговаривать лишь при свидетелях. И что тогда? Тогда получится, что ради сегодняшней выгоды мы разрушили нечто нерукотворное: высочайшую пирамиду доверия, которую сами же сооружали десятилетиями. И это коснется не только нас, но и следующих поколений советских дипломатов. Согласитесь, ведь мы не последние жители этой планеты. Поэтому я считаю, нам надо удержаться от сиюминутного соблазна. Я поговорил с Адроповым. Он того же мнения… После подобных публикаций оставшиеся в живых станут сторониться меня, а умершие проклянут с того света. Доверие — это высшая точка отношений между людьми»^{281}.

Реакция Бара была неожиданной: «Я очень огорчен. Но еще больше — доволен. Наши расчеты подтвердились: с вами можно иметь дело»^{282}.

Вот вам и «Господин Нет»!

Кому же он сказал «Нет»? Самому себе, отказавшись обеспечить легкий успех.