Громыко. Война, мир и дипломатия

Однако будет серьезной ошибкой считать, что внутриэкономические проблемы и финансовые и нефтяные диверсии директора ЦРУ Колби стали главной причиной саморазрушения Советского Союза. Дело в другом. Надо полностью согласиться с академиком Г.А. Арбатовым, который в послесловии к книге Киссинджера писал: «Киссинджер обстоятельно и во многом справедливо пишет в своей книге о перенапряжении советского строя, советского общества. Логика его такова — достигнув предела, это перенапряжение привело к коллапсу, к катастрофе. Я согласен с тезисом о перенапряжении и даже о переоценке лидерами СССР своих сил. Но автор книги либо игнорирует, либо не понимает тот факт, что вся система в силу исторических обстоятельств была построена для функционирования в чрезвычайных обстоятельствах, в условиях перенапряжения. И здесь она действовала весьма эффективно — свидетельство тому послереволюционное восстановление России, Вторая мировая война, послевоенное возрождение и “холодная война”. Главной опасностью для тоталитарного режима, созданного Сталиным и существовавшего по инерции после него (а кое-что не умерло и сегодня), является исчезновение чрезвычайности, нормализация, нормальная жизнь»^{438}.

Глава 45. ГРОМЫКО — ГЛАВА СОВЕТСКОГО ГОСУДАРСТВА

Такова была печальная картина советской действительности во второй половине 1980-х годов. Несмотря на то, что Андрей Андреевич оставался членом Политбюро и с июня 1985 года стал председателем Президиума Верховного Совета СССР, то есть конституционным главой СССР, он все заметнее и заметнее отставлялся новой командой от реальных дел. Вместо предполагаемых кандидатов на пост министра иностранных дел Корниенко, Добрынина или Червоненко Горбачев назначил Эдуарда Шеварднадзе, бывшего первого секретаря ЦК Компартии Грузии, человека, не имевшего никакого отношения к дипломатии и не знавшего ни одного иностранного языка. На вполне понятные сомнения самого Шеварднадзе Горбачев заявил ему: «Нет опыта? А может, это и хорошо, что нет? Нашей внешней политике нужны свежесть взгляда, смелость, динамизм, новаторские подходы… У меня нет сомнения в правильности выбора»^{439}.

Посол Добрынин вспоминал: «Уход Громыко с поста министра иностранных дел, который он занимал почти 30 лет, по существу знаменовал собой окончание целой эпохи в советской внешней политике и дипломатии. Громыко был убежден по-своему в правильности этой политики и проявлял незаурядное упорство, талант и немалые профессиональные качества в ее осуществлении. Он был инициатором многих наших внешнеполитических шагов, в том числе в области ограничения вооружений. Главным для него была защита национальных интересов, как он их понимал, и в первую очередь твердое отстаивание завоеваний после тяжелой войны с фашистской Германией… Вместе с тем Громыко не был сторонником ненужных и опасных конфронтации, особенно с США. Он настойчиво боролся против угрозы новой войны, особенно ядерной, за заключение соглашения по ограничению вооружений. Это, впрочем, не мешало ему быть видным советским “рыцарем” “холодной войны”, особенно когда он считал, что нашим интересам угрожает империализм. Он был идейным коммунистом и верил в конечную победу идеалов коммунизма»^{440}.

Громыко воспринял назначение Шеварднадзе болезненно, как свидетельство непонимания Горбачевым внешнеполитической ситуации, но продолжал поддерживать его.

Андрей Андреевич считал, что надо продолжить переговоры по разоружению, причем так, чтобы «американцы вели с нами дела честно без обычных своих увязок нерешенных проблем с нашими внутренними делами». Он говорил сыну, что «отучил их от этого». И уточнял: «Такая политика, не подкрепленная учетом взаимных интересов, компромиссами, уважением наших социалистических ценностей, обречена»^{441}.

О Рейгане Громыко отзывался, как о «приятном в личном плане человеке» и считал, что встреча Горбачева с президентом может улучшить межгосударственные отношения. Правда, не обольщался, как можно подумать. За «приятным человеком» стояла грозная сила, Громыко это знал.

Показательно, что накануне встречи с Андреем Андреевичем в сентябре 1984 года Рейган чувствовал себя неуютно, а после — испытывал заметное облегчение и даже пошутил, что вести дискуссию с Громыко намного труднее, чем с кандидатом на президентский пост от демократической партии Мондейлом.

В этот период «раннего Горбачева» Громыко многое советовал молодому лидеру, один из его советов можно было бы высечь на скрижалях: «Мое твердое правило — не считать словесные обещания гарантией нашей безопасности»^{442}.