Громыко. Война, мир и дипломатия

Сценарий конфликта был таким. С апреля 1989 года на главной площади Пекина собирались демонстрации молодежи, требовавшей посмертной реабилитации умершего “либерального” генсека ЦК КПК Ху Яобана. С каждым днем число демонстрантов росло, стали собираться массовые демонстрации и в других городах. Наконец в Пекине собралась огромная толпа в 100 тысяч человек с требованием демократизации и борьбы с коррупцией. Генеральный секретарь Чжао Цзыян не разрешал разогнать митинг силой, более того, слезно просил митингующих покинуть площадь, обещая выполнить их требования.

Сразу после отъезда Горбачева в Пекине было введено военное положение, Чжао Цзыян смещен, а ночью 4 июня силами армии и полиции площадь Тяньаньмэнь была очищена от демонстрантов, оказавших вооруженное сопротивление. Среди них, по официальным данным, было 200 убитых и три тысячи раненых. О характере событий говорят и несколько десятков погибших и шесть тысяч раненых военнослужащих.

Другими словами, тогда в Китае была разгромлена “прогорбачевская перестройка”, и страна избежала раскола по типу советского.

Уже после смерти Громыко Дэн Сяопин высказался вполне определенно (16 сентября 1989 года): “Если бы зачинщики мятежа взяли верх, началась бы гражданская война”»^{500}.

Можно сказать, Андрей Андреевич и Дэн Сяопин мыслили одинаково, то есть заглядывая не на год-два, а на много лет вперед.

В карте мира Китай занимал у Громыко особое место. Он хорошо помнил, как в 20—30-е годы советская дипломатия, осуществляемая по каналам Коминтерна, прилагала колоссальные усилия для поддержки национально-освободительной борьбы китайцев и особенно — небольшой коммунистической партии. В геополитическом плане самостоятельный Китай должен был стать противовесом агрессивно настроенной Японии, остро нуждавшейся в расширении ресурсной базы для своей промышленности. Советский Союз предоставлял кредиты, поставлял оружие, посылал военных специалистов. На китайских фронтах против напавшей на Китай Японии сражались советские летчики-добровольцы. Так, в течение сорока месяцев войны было сбито 986 японских самолетов, была даже уничтожена японская военно-воздушная база на Тайване.

В самый тяжелый период Великой Отечественной войны (3 июля 1941 года) Политбюро приняло решение «отпустить ИККИ (Исполнительный Комитет Коминтерна) один миллион долларов для оказания помощи компартии Китая»^{501}. Для усиления борьбы с Японией.

Находясь в Вашингтоне, Громыко воспринимал эту картину как фрагмент колоссального соперничества на территории Китая Советского Союза, Соединенных Штатов, Великобритании, Японии. Так оно и было. Победив Японию, союзники стали обозначать зоны своих интересов, и здесь Сталин, первоначально видевший наилучший выход в создании нейтрального Китая и не желавший достигнутое в Ялте разбить в новой войне в Китае, рекомендовал Мао Цзэдуну помириться с Чан Кайши, однако продолжал оказывать китайским коммунистам поддержку в Маньчжурии. Весной 1946 года, когда началось противостояние в Иране, СССР активизировал поддержку красного Китая. Мао Цзэдун считал Сталина «русским националистом», а не интернационалистом, и даже однажды назвал того «Лицемерный заморский черт»^{502}.

После испытания советской атомной бомбы в 1949 году Сталин санкционировал полномасштабную гражданскую войну в Китае, и спаянная железной дисциплиной Народно-освободительная армия Китая быстро разбила насквозь пронизанное коррупцией, местничеством и инфляцией гоминьдановское государство.

* * *

Громыко впервые встретился с Мао Цзэдуном в декабре 1949 года во время его визита в Советский Союз (декабрь 1949 года — февраль 1950 года). Ему было известно, что Сталин советовал Мао Цзэдуну не национализировать иностранные предприятия и вообще «считаться с национальной буржуазией». То есть рассуждения вождя были вполне рациональны и даже, как сказал бы Горбачев, в «духе перестройки». Но тут же Сталин заметил (в разговоре с Лю Шаоци): «Я уже довольно стар. И я беспокоюсь, что после моей смерти эти товарищи будут бояться империализма»^{503}.

Опасения относились к будущим наследникам, то есть его волновал вопрос не либеральной экономики, а прочности политической власти.

Через сорок лет в беседах Горбачева с Дэн Сяопином и Чжао Цзыяном явно отразилась та же проблема.

В мемуарах нашего героя описывается, что Мао Цзэдуна встретили в Москве «в высшей степени дружественно».