Громыко. Война, мир и дипломатия

После поражения в Крымской войне началось для России новое время, наиболее рельефно запечатленное в Великих реформах Александра II и освобождении крестьян, Министерство иностранных дел возглавил Горчаков. Новое направление внешней политики было обосновано министром в докладе Александру II и изложено в циркуляре от 21 августа 1856 года. В нем подчеркивалось желание российского правительства посвятить «преимущественную заботливость» внутренним делам, распространяя свою деятельность за пределы империи, «лишь когда того безусловно потребуют положительные пользы России». Тогда Горчаков произнес свою знаменитую фразу: «Говорят, Россия сердится. Нет, Россия не сердится, а сосредоточивается». Сам Горчаков в отчете о работе министерства за 1856 год объяснял это так: «Россия мысленно сосредоточивалась не из чувства задетого самолюбия, а с осознанием силы и своих подлинных интересов. Однако она не отказывалась ни от попечения о своем достоинстве, ни от ранга, принадлежавшего ей среди великих держав Европы». Более того, новая политика рационального расходования сил не исключала новых союзов, но только тогда, когда «собственные национальные интересы этого не предпишут». Этот принцип отныне касался и Священного союза, доселе непоколебимого приоритета в министерстве Нессельроде. Горчаков первым в своих депешах стал употреблять выражение: «государь и Россия». «До меня, — говорил Горчаков, — для Европы не существовало другого понятия по отношению к нашему Отечеству, как только “император”. Мы знаем только одного царя, говорил мой предместник: нам дела нет до России».

Данная аналогия, несмотря на ее условность, иллюстрирует и новую обстановку в советском НКИД: Литвинов — как Нессельроде, Молотов — как Горчаков.

В мае 1939 года одновременно со сменой руководства НКИД Громыко стал заведующим Отделом американских стран комиссариата. Почему сразу так высоко? Репрессии вычистили старые кадры? Разумеется, так. Процесс смены элит шел повсеместно. На руководящие посты выдвигались получившие образование в советских вузах молодые специалисты, среди которых были будущие руководители государства: Леонид Брежнев, Алексей Косыгин, Дмитрий Устинов, Николай Вознесенский, Николай Байбаков, многие руководители наркоматов и заводов. Громыко стал одним из них. Если бы он оказался неумелым или тупым, никто даже и не узнал бы о его существовании и прозябал бы наш герой где-нибудь в далекой провинции.

В преддверии большой войны Кремль искал оптимальный кадровый состав, который должен был соответствовать общей ситуации в советской элите: в 1937 году 80—93 процента руководящих постов в партии занимали люди, вступившие в РКП(б) после 1924 года, то есть «советский человек» давно вытеснил «имперского».

Что же касается взаимоотношений нового наркома и Андрея Андреевича, то, по свидетельству помощника Л.И. Брежнева по внешнеполитическим делам Александрова-Агентова, они сложились хорошо. «С подчиненными… Молотов бывал груб и резок, хотя в общем по-своему справедлив. Больше всего ненавидел подхалимство. Импонирующих ему работников выделял со свойственной ему суховатой сдержанностью. Один из его помощников как-то сказал мне: “Ты знаешь, Вячеслав Михайлович нередко разносит в пух и прах за какие-нибудь ошибки докладывающих ему заведующих отделами и даже своих заместителей, но я ни разу не слышал, чтобы он повысил голос на Громыко. Самое большое, если скажет: “А вот как товарищ Громыко мог такое пропустить, я не понимаю”. Видимо, тут было какое-то созвучие характеров»^{50}.

Вспоминая Первую мировую войну

Приближалось повторение, точнее — продолжение Первой мировой войны. Англия ввела воинскую повинность, дала Польше, Румынии и Греции гарантии защиты в случае нападения Германии. При этом английские дипломаты делали отчаянную попытку сберечь свою страну от войны: рекомендовали полякам вернуть Данциг немцам и предлагали Берлину огромные кредиты до миллиарда фунтов стерлингов ради того, чтобы Гитлер «повернулся лицом к Востоку».

Как вспоминал Павел Судоплатов, обстановка в самой Германии была двойственной: руководство вермахта было категорически против войны на два фронта; к тому же британское правительство рассматривало возможность тайного соглашения с Гитлером «для оказания ему поддержки в военной конфронтации с Советским Союзом».

Москва оказалась перед сложнейшей проблемой.

Ее требовалось разрешить во что бы то ни стало.