Гросс-адмирал. Воспоминания командующего ВМФ Третьего рейха. 1935-1943

Поэтому для меня стало потрясением, когда вскоре после 20 июля 1944 года я получил письмо от доктора Гесслера, на котором стоял штамп концентрационного лагеря Фюрстенбург под Мекленбургом. В письме он сообщал, что, несмотря на его долгую службу в правительстве и его патриотические действия 1943 года, он был обвинен в соучастии в попытке покушения на Гитлера. Обвинение базировалось единственно на поездке доктора Гесслера к бывшему министру Феру, члену партии «Центр», и на встрече с бывшим министром Хермесом, состоявшейся незадолго до покушения на жизнь Гитлера. Доктор Гесслер просил меня организовать его встречу с Гитлером, на которой он мог бы доказать свою невиновность, в которой Гитлер и я были и так совершенно уверены.

Не теряя времени, я позвонил адмиралу Вагнеру, одному из близких сотрудников Гитлера, в результате чего Гитлер приказал немедленно допросить доктора Гесслера. Я тут же поставил в известность об этом письмами доктора Гесслера и его жену. (Письма эти, как я узнал позднее, так никогда и не были доставлены.) Поэтому я был крайне удивлен, когда две недели спустя адмирал Вагнер сообщил мне, что он был проинформирован представителем СС в ставке фюрера, что доктор Гесслер признался комиссии по расследованию: он не только был заранее осведомлен о покушении на жизнь Гитлера, но и принимал участие в нем.

Я, естественно, усомнился, что комиссия, которая разбирала дело доктора Гесслера, сказала правду. Пытаться сделать что-либо еще с моей стороны было безнадежно, поэтому я написал доктору Гесслеру и его жене о случившемся. Эти письма тоже, как я узнал позднее, так никогда и не были доставлены адресатам.

Все эти события имели место в конце 1944 года. В марте 1945 года мне позвонил Шмидт, директор двигателестроительного завода в Аугсбурге, что под Нюрнбергом. Он сказал мне, что доктор Гесслер только что был освобожден из концентрационного лагеря и находится теперь в госпитале Св. Ядвиги в Берлине, где поправляет здоровье, чтобы быть в состоянии проделать путь до дома.

Я сразу же бросился в госпиталь, где лежал доктор Гесслер, сломленный как морально, так и физически. Я попросил его рассказать мне, что произошло.

Он сказал мне, что не получил моих писем – ни второго, ни первого, в котором я писал ему, что совершенно уверен, что его действия в ноябре 1943 года безусловно убедят Гитлера в честности и преданности родине. Затем он поведал мне почти невероятную историю о том, как с ним обращались в концентрационном лагере.

Поначалу обращение это было очень плохим, но затем несколько улучшилось, очевидно после получения приказа Гитлера о немедленном расследовании дела. Расследование это, однако, обернулось просто пытками. Следователи забивали ему между пальцев клинья, причиняя невыносимую боль – такую, что для приведения его в сознание потребовалось делать уколы. Я лично видел рубцы от клиньев на пальцах доктора Гесслера. Когда же доктор Гесслер запротестовал против пыток, ему было сказано, что они проводятся по особому указанию Гитлера.

Все документы по его делу, сообщил он мне, были затем отправлены в Народный трибунал в Берлине, причем трибунал не обнаружил в них ничего преступного или хотя бы предосудительного. Только тогда, после почти шестимесячного строгого заключения, он был освобожден, хотя его невиновность можно было установить с самого начала.

Я позвонил жене доктора Гесслера и сообщил ей радостную весть об освобождении ее мужа. Затем с помощью директора Шмидта я организовал перевозку доктора Гесслера домой.

Все эти страшные подробности своих перипетий доктор Гесслер поведал мне с величайшей неохотой, умоляя никому не говорить о них, поскольку ему «стыдно за Германию». Я хотел рассказать обо всем этом Гитлеру. Он умолил меня не делать этого, поскольку одним из условий его освобождения было письменное обязательство не разглашать никому все то, что произошло за время его пребывания в концентрационном лагере.

То, что подобное могло произойти в Германии, причем в отношении совершенно невиновного доктора Гесслера, повергло меня в такое ужасное состояние, что я в тот же самый день снял золотой партийный значок, который Гитлер лично вручил мне в 1937 году, и разломал его на кусочки. Я никогда и не был членом нацистской партии – это было вообще запрещено офицерам вооруженных сил – и принял этот значок лишь как знак отличия, пожалованный лично мне главой государства. С этого момента я уже не мог считать его знаком отличия.

Как и доктору Гесслеру, мне было стыдно, что подобные вещи стали возможны в Германии.

Глава 21. События государственные и личные

В день капитуляции Германии, 7 мая 1945 года, я лежал в бабельсбергском госпитале.

Всего неделю тому назад Гитлер покончил жизнь самоубийством.

Выписавшись из госпиталя 16 мая, я сразу же побывал у полковника Пименова, начальника русской комендатуры, которая была организована в Потсдаме. Полковник Пименов заверил меня, что у моего дома будет выставлена охрана для обеспечения безопасности моей семьи.