Гроссмейстер

Ранним утром должен прийти адвокат – и Тео очень надеется, что отец смог добраться до правды, спрятанной за портретом матери. Ведь если у него получилось – то будет поставлен шах и мат королю чёрных. Та партия, которую не успел доиграть в офисе – гроссмейстер прозвал её «слепой битвой». Он не знал, кто его противник – каждое утро он возвращался в конференц-зал и замечал, что оппонент сделал ход. Некоторое время размышлял, а потом перемещал одну фигуру в ответ.

В последний день, когда он совершил один темп, он оказался в шаховой позиции. Выбора особо нет – можно уйти из опасной ситуации и заставить чёрных заняться защитой своего короля, но при этом пожертвовать ферзём. Тео зря открылся, но свои ошибки нужно принимать.

В любом случае, теперь всё зависит от правильности последующих действий – один неверный шаг, и он будет повержен. Этого допустить ни в коем случае нельзя. Смысл тогда этой игры?

Сейчас он ждёт лишь одного – хода своего противника. Что он будет делать: пойдет до конца, играя в ва-банк, либо же отступится и будет защищаться?

О чём он думает, лёжа на жутко неудобной койке? Наверное, о своих несбывшихся мечтах. Несмотря на всю свою строгость и исполнительность, в глубине души ему хочется иметь что-то очень дорогое и важное – какую-то дополняющую его однообразную жизнь деталь.

Когда-то давно это была его мать – прекрасная женщина с русыми вьющимися волосами и глазами цвета малахита. И именно она была тем самым лучом света, способным уговорить строгого отца дать немного свободы маленькому сыну. Тео в детстве приходилось несладко: он единственный сын рода Веббер, а потому главной его обязанностью было превосходство. С юных лет его готовили к тому, чтобы принять управление компанией на себя. А ещё ему твердили лишь одну фразу: «Ты должен быть лучше других, Тео.». И он стал – получил высшее шахматное звание на тринадцатом году жизни, стал лучшим учеником пансионата, а после лучшим студентом Массачусетского технологического института. Во многом заслуга именно госпожи Веббер, что поддерживала его во всех его начинаниях.

Едва он окончил второй курс, из дома пришло сообщение – мать его тяжело заболела. Отец строго-настрого запретил приезжать, говоря, что всё будет хорошо. А потом, спустя пару месяцев, его оповестили из лечебницы об ухудшении её состояния. Ни диагноза, ни каких-то уточнений. Она выгорела меньше, чем за полгода. И даже тогда отец не дал ему приехать на прощание.

И его нагрузка ещё больше возросла – даже в восемнадцать лет он не был волен выбирать. И лишь по возвращению с Америки, он смог выдохнуть. Только вот потом почти сразу началась кутерьма вокруг компании и бизнеса. Тонна бумаг, разъезды, командировки – до личных желаний ли?

И когда он говорил о двух несделанных вещах, он не врал – просто преподнёс это немного в другом свете. Не смог перешагнуть себя? Он боялся решиться на что-то, что ему неведомо, что совершенно непривычно для него. Для него это была как будто бы новая страница жизни – а страх перевернуть старую тянул его назад.

А что до второго пункта? Ну, сыграть лучшую шахматную партию. Этим он сейчас занимается, но есть одно уточнение – вместо доски была его реальность, а вместо фигур живые люди.

И это ему совсем не нравится – будь на месте того пожертвованного ферзя кто-то другой, скорее всего, он бы и ухом не повёл. Какое ему дело до малознакомых людей? Но, увидев Лину, осознал, что зря всё это затеял – однако отступать было уже поздно.

Во время учебы в пансионате он часто ездил на соревнования в город – договаривался с руководителями, а те соглашались, ссылаясь на то, что ничего плохого не случится, если со спортсменами будет маленькая группа поддержки из двух-трёх учеников. И все выступления Вьери он помнит наизусть и по сей день – её грацию и самоотдачу, полную жертвенность и растворение самой себя в танце.

А ещё он легко раскусил её ложь. Она соврала, ответив, что бросила фигурное катание из-за нежелания – на одной из тренировок она недовернулась в прыжке и упала на лёд, повредив колено. Травма была несерьезной, но спорт пришлось оставить – не хватало силы на толчок с левой ноги. В глазах Тео до сих пор стояла та картина: девчушка с длинными рыжими волосами, собранными в косу, лежащая на арене. И как-то это будоражит его сознание, пропуская сотни импульсов по телу.

***

Квартира Лукаса Вьери находилась на окраине города, почти что на самом выезде, в достаточно старом трёхэтажном доме с небольшим палисадником на заднем дворе. Здесь тихо – только поскрипывающие на слабом ветру детские качели тревожили эту обстановку. Они минуют площадку и заходят в подъезд, дёргая на себя деревянную входную дверь. Подымаются на верхний этаж, не говоря ни слова. Они вдвоем и так прекрасно знали цель этого разговора.

Мейл и Сара стоят перед дверью, обтянутой бордовым дерматином. Некоторое время переглядываются, а после девушка нажимает на звонок. Раздаётся неприятная птичья трель, и через десять секунд дверь открывается.

– Доброе утро, кто вы? – спрашивает появившийся на пороге мужчина.