Гроссмейстерский балл

В коридоре зазвонил телефон. Филипп вышел, взял трубку и узнал голос Левки. Помолчав, ответил на его настойчивое и немного пьяное «алло».

— Ты прости, старик, — говорил Левка в трубку, — Ты был прав. Мои тетрадки выброси к чертям… Ты куда пропал?

Филипп не ответил.

— Кемаришь, что ли? Стоя, как слон. — Левка был настроен миролюбиво. — Кстати, что ты сделал с моей дамой? Она тебе помогла?

— Она ушла.

— В такой дождь?! — Левка удивился. — Непреклонная особа. Скала! А как…

Филипп повесил трубку и прошел на кухню. За окном в темноте шумел дождь. И сильный. Филипп постоял, привел себя в порядок и вернулся в комнату.

Нина сидела за раскрытыми чертежами и справочником.

— Звонил Левка. Сообщил, что идет дождь. Как вы будете возвращаться?!

— Дождь скоро кончится. Садись и начинай работать. Я скалываю с чертежей размеры, а ты подставляй в формулу и выписывай результаты. Итак, между изотопом и козырьком тридцать четыре миллиметра…

Филипп взял логарифмическую линейку и передвинул движок.

— Изотоп — поток: сорок два.

Бумага заполнялась цифрами.

Иногда они касались друг друга плечами. Филипп в такие минуты сидел неподвижно. Это его волновало. Нина ничего не замечала; если ее тяготила поза, она просто поднимала голову.

…Из комнаты Ковальских послышались приглушенные удары.

— Два часа? — удивилась Нина. Отбросила измеритель и подошла к окну. — Погаси свет.

Филипп повернул выключатель.

— Какой дождь… В дождь мне всегда грустно. Особенно ночью. Я вспоминаю, что мне скоро тридцать и у меня маленькая дочь…

Филипп молчал. Потом зажег свет.

— К черту! — сказала Нина. — Завтра досчитаем… Что у тебя в той комнате?

— Кровать.

— Чудесно. Постели мне здесь, на тахте, или там. Мне все равно. Я совсем ошалела от этих цифр.

Филипп постелил Нине на кровати. Сам лег на тахте. Дождь не унимался…

Дверь в другую комнату высвечивалась уличным фонарем. Лимонные пятна, раскачиваясь, гладили потолок и стену. Лампа на переброшенных через улицу проводах старалась увернуться от ветра. По комнате скользили рыхлые блики. Филиппу эти блики казались тугим прожекторным лучом. «Хоть бы уснуть… Пять, шесть, семь… Иногда это помогает… Тридцать три, тридцать четыре…» Нет, уснуть невозможно. Может быть, чем-нибудь завесить окно? Старое одеяло в той комнате, где Нина.

Филипп встал и подошел к двери.

— Разрешите… Мне одеяло. Завесить окно.

Нина не отвечала. Спит? Филипп приоткрыл дверь. В комнату метнулся фонарный отблеск. Филипп увидел глаза. Нинины глаза.

— Я хотел. Я хочу взять одеяло.

— Закрой дверь.

Филипп не узнал ее голоса. Или ему почудилось. Ноги были непослушными и мягкими. Словно без костей…

Филипп переступил порог и прикрыл дверь. Шагнул к кровати и сел. С краю. Скрипнули пружины…

Почему она молчит?! Сейчас она его прогонит. Или уйдет сама. Или скажет…

Нина молчала. Филипп протянул руку и дотронулся до ее лица, неловко провел ладонью по сухому шершавому лбу…

ГЛАВА ПЯТАЯ

1

Стас ждал на площадке. Он скосил глаза и наблюдал. Папиросный дым проскакивал между сложенными в трубочку губами и закручивался в голубые крендельки. Достойное занятие… Рядом стояли несколько курильщиков. Возможно, те самые, которых Филипп видел, проходя с Ниной в первый день знакомства. На тех же местах, в тех же позах. Они курили серьезно, не обращая внимания на пижонство Стаса.

— Его нет. Будет после обеда, — проговорил Филипп.

Стас бросил папиросу в урну и повернулся к Филиппу.

— Приходил шеф. Спрашивал тебя.

— Ну?

— Не мог же я сказать, что ты пошел к директору с расчетами и докладной, минуя шефа. Неэтично. И врать я тоже не могу. Это…

— Что же ты сказал?! — перебил Филипп.

— Да сказал: я, мол, жду эту штафирку. Но вряд ли он скоро выберется. У него расстройство… Шеф предложил тебе зайти. Вероятно, лично хочет выразить соболезнование. Кстати, если он тебя спросит, почему ты вчера не был на работе, скажешь — не знал.

— Вчера?! Ведь вчера было воскресенье.

— Мой мальчик! В конце месяца нет никаких постов и маслениц. Тем более рядового воскресенья. Начиная с двадцатого один бог — план и одна молитва — штурмовщина. Молятся без выходных. По крайней мере в сборочном цехе. Зато с первого можешь отправляться хоть на Черное море. До двадцатого.

— Что ж ты мне не сказал? Даже неудобно.

— Ты был занят более серьезным делом.

В тоне Стаса Филипп не уловил иронии. Они пошли в сборочный.