Гроссмейстерский балл

Филипп рванул дверь. Сквозняк стукнул форточкой и разметал белые листочки сдаточных.

3

На лестнице Филипп встретил Кудинова. Тот спускался вниз, согнувшись под тяжестью осциллографа. Заметив Филиппа, Кудинов поставил осциллограф на ступеньку.

— Эх вы!.. Трепанулся Стас насчет шумов транзисторов. Заставить бы вас тащить эту кастрюлю на третий этаж. Звонки!

— Значит, вы приняли ПОА?

— А то! Знаю, знаю… Я тебе советую: меньше рыпайся. И так в цехе говорят: новичок себя показать хочет.

— А я к директору пойду.

— Иди. Только директор всего три месяца как работает. Ему квартальный план дороже родной мамы. Говорю тебе по-дружески: к концу месяца они все психованные. Лучше не связывайся.

— Эх вы, Кудинов, Кудинов.

Кудинов сплюнул через стиснутые редкие зубы.

— Ты случайно не дурной? — Он ухватился за черную ручку осциллографа и поволок его в лабораторию. — Кстати, твои игрушки снесли в лифт! На склад готовой продукции. Отправляют. Все три штуки.

Филипп, перескакивая через ступеньки, понесся в цех.

Вот и верстак, покрытый зеленым сукном. На верстаке пусто. Коля выдвинул ящик и складывал в него инструменты. Отвертки, дрель, сверла, штангенциркуль, угломер…

— Отдал приборы?! — сдерживая дыхание после бега, спросил Филипп.

— А что мне с ними, драться?! Приду домой и напишу в министерство. Я и Кудинову об этом сказал. И Шанцову. Смеются себе.

Филипп вышел из цеха.

4

Директор, Роман Александрович Корнев, был на заводе новым человеком. Его прислали сюда три месяца назад, после того как завод, на котором он работал главным инженером, слился с другим предприятием. В «номенклатурных» он ходил уже пять лет и был известен как дельный руководитель, несмотря на молодость. Впрочем, сорок три года не так уж и мало. После слияния предприятий его вызвали в обком и предложили на выбор три завода. Два в Ленинграде, один в области. Он остановился на приборостроительном.

— Хитрец, — улыбнулся инструктор. — Взяли очищенный орешек.

— Меня интересует не состояние, а профиль завода. Я приборист, — ответил Корнев.

— И то верно, — согласился инструктор. — Однако вам повезло: завод не тяжелый. Главный инженер — тягачок, хотя организатор он слабый.

— А где бывший?

— Скончался.

— Довели?

— Сердечник. Не директор был, а клад. Вы сводки посмотрите.

— Сводки — это сводки, — прощаясь, произнес Корнев.

Вскоре он принял завод. Сегодня ровно три месяца. Тридцатое — удобное число для памяти.

«…Интересно, что все-таки он хочет сказать? — думал Корнев, с трудом вслушиваясь в стрекотание главного технолога. — Оратор третьей категории…»

Сотрудников Корнев делил на три категории. К первой относились те, кто говорил так, как думал. С ними хорошо работать. Ко второй те, кто думал лучше, чем говорил. С ними интересно работать. К третьей — кто говорил лучше, чем думал. С ними все что угодно, только не работать.

Наконец он не выдержал и прервал:

— Извините, Анатолий Николаевич. Вы говорите то, что мы отлично знаем. А вы расскажите то, чего мы не знаем. Как технолог.

— Прежде чем перейти к главному, необходим разбег, — попытался отшутиться главный технолог, высокий и осанистый, по фамилии Лузгин.

Вообще-то ему было не до шуток. Все три месяца он ловил на себе не те взгляды директора, какие бы ему хотелось. А вопросы?! Почти из-за каждого приходилось бегать по заводу. С непривычки трудно. То ли дело старый директор! Так некстати помереть, когда Лузгину осталось до пенсии каких-нибудь два года. Это ж надо, а?

— Ах, у вас главное только впереди? А мне показалось, что ваше главное уже позади, товарищ главный технолог, — произнес Корнев и подумал: «Каламбурю. Неважно каламбурю… Но, видно, без этого не обойтись».

Лузгин сел и оглянулся. Главный конструктор Трофимов подавил улыбку. Они были врагами. Главный конструктор — сдержанный, знающий дело Александр Михайлович Трофимов и главный технолог — «болтун-эрудит» Лузгин.

Директор заметил улыбку Трофимова. «Верный признак плохо налаженного производства, — подумал он, — когда главный конструктор и главный технолог — враги!»

— Что такое отдел главного технолога? — через паузу заговорил Корнев. — Это… это добрые люди. Они должны делать все, чтоб облегчить труд рабочего. Конструкторский отдел предлагает задачи — технологи их решают. А что у нас на заводе?! Десятки позиций изготовляют вручную. Отнимают уйму станочного времени. Теряют массу металла на обработке. А почему не используют штампы, литье, пресс-формы?! Потому что технологам лень. А может быть, не умеют, а?

— Позвольте, Роман Александрович, — встрепенулся Лузгин.

— Не позволю. Я три месяца присматривался к вашему отделу.

— Но у меня не хватает людей! — выкрикнул Лузгин.

— Хватает. Даже есть лишние.

— Кто?!

— Вы!

Лузгин выпрямился. Уголки губ у него вздрагивали. Глаза часто моргали. Корнев встал и прошелся.

— К сожалению, это так, Анатолий Николаевич… И не только ваш отдел хромает. Весь завод в тяжелом состоянии.

— Завод выполняет план. Систематически, — проговорил Лузгин.

— Завод напоминает бодрячка с больным сердцем, — вставил Трофимов.