Грот афалины

– Дай подую, не вырывайся… Я знаю, как больно, если по ногтю ударишь… И у нас вот мозоли от весел, а мы не хнычем.

Он легонько подышал на Натачины пальцы. Сердце залила нежность.

– Почти черные пальцы, налились кровью… Сгонит ногти, должно быть… – Натача не вырвала у него руки.

– Так, так, так… – услышали они голос Абдуллы и вздрогнули, отшатнулись друг от друга. – Так у вас, может, любовь, хи-хи?

Абдулла лежал, опершись на локоть, скалил зубы.

– Абдуллячка… По шее заработаешь!

– А я лежу и любуюсь: так щебечут, так щебечут, как птички!

– Умолкни, сказано! Хватит валяться, возле озера належишься. Натача, ты бери Тото и веди нас.

– Раскомандовался… – Абдулла сел, зевнул во весь рот, чуть скулы не вывихнул, а потом нагнулся и тоненько пролаял на ухо собачке: – Гав! Гав!

Тото вскочил, ошалело завертел головой туда-сюда, попробовал поднять вислое ухо. Абдулла сказал:

– Чего крутишься? Подъем!

Натача рассмеялась.

– Ой, так это ты такой, Абдулла?

– Ой, а это ты такая, Натача? – передразнил Абдулла. Встал, приложил руку к сердцу, склонился в поклоне: – Миледи, примите мое почтение!

– Здравствуй, – просто протянула ему руку Натача. – Значит, так, мальчики. Будем идти прямо на городскую свалку.

– Не хочу я на свалку! Я еще жить хочу! – прикидываясь бестолковым, захныкал Абдулла.

Янг широко шагал за Натачей и улыбался. Рассказал ей, что эта черная собачка – именитый иностранец Тото.

Натача и правда привела на смрадную городскую свалку – заросшую по сторонам кустами котловину между буграми. Несколько грифов с голыми шеями и грязно-серых аистов марабу, тяжело взмахнув крыльями, неохотно взлетели на засохшую акацию.

Задерживая дыхание от смрада, Натача вывела ребят на западную сторону котловины, вскарабкалась на одну скалу, на другую. «Вот!» – показала себе под ноги. Ребята сбросили с себя груз, полезли за нею. Абдулла разочарованно свистнул.

– И с этим хламом вы думаете что-то намыть?!

У Натачиных ног лежало в яме рыжее от ржавчины некогда оцинкованное ведро с пробитыми в нем дырками. Лежал и эмалированный тазик, эмаль со дна почти вся отбита. Дырочки в тазу были пробиты мельче и гуще. Все зазубрины были с наружной стороны, не так, как в ведре – пробиты внутрь. Абдулла отфутболил ногой ведро, и оно со звоном полетело на дно котловины, спугнуло худую собаку, которая, поджав хвост, бросилась в кусты.

– Ты что? – разозлился Янг. – Беги, футболист, за «мячом».

– А на черта оно! В нем нельзя разгребать грунт, руки пообдираешь.

– А носить чем будешь? В пригоршнях? Руками черпать со дна, в руках носить? – Натача обиделась: так старалась, все пальцы поотбивала, а тут…

– Давай! – подтолкнул Янг Абдуллу к краю скалы. – Любишь бить, люби и мячи подавать.

У Янга в последнее время как-то сразу появилась самостоятельность, прибавилось решительности. Возможно, повлияло то, что он начал работать в дельфинарии, сам зарабатывать на жизнь? А может, и то, что почувствовал себя взрослым. Ничего, что роста ему еще не хватало, чуть ли не на голову был ниже брата.

Натача сжалилась, забрала у Абдуллы ведро, бросила туда свою торбу и сбежала со скалы.

– Не спеши, теперь первым пойду я, – сказал Янг.

Взвалили на себя груз, зашагали гуськом на западную окраину города. Пока попадались загородные виллы и бунгало богатеев, старались идти по стежкам-дорожкам или каменным ступенькам, проложенным на них. Но кончились стежки-дорожки, а горы начали круто подниматься вверх, загораживая путь, – и начались настоящие муки. Тогда с Амарой лезли, карабкались с пустыми руками, и то Янг готов был, как собака, язык высунуть. А теперь тащили большой груз, и ноги просто подкашивались, болели в бедрах и икрах. Воздух ловили широко раскрытыми ртами, а его все равно не хватало, задыхались.

Отдыхали все чаще и чаще. Хуже было Натаче: хоть груз и легче, но обе руки заняты, нет возможности хвататься за камни и ветки, пни, корни. Пробовала посадить Тото в ведро на торбу и освободить таким образом одну руку. Но собачке там не сиделось, несколько раз вываливалась в самый неожиданный момент, и невозможно было ее подхватить, поймать. Тото падал, скатывался с камня на камень, обдирал бока и голову о колючки кустов, скулил-плакал. Наконец Натача додумалась: вынула торбу, настлала в ведро побольше листьев, чтоб не кололись заусеницы на дне, посадила в ведро собаку, а верх заплела молодыми лианами. Сверху положила торбочку и обрадовалась: хорошо получилось. Так и переставляла ведро перед собою с глыбы на глыбу, с выступа на выступ. Один раз и ведро скатилось, загремело вниз вместе с Тото.

– Ему до конца дней будет сниться эта прогулка… – Абдулла от усталости едва мог говорить, ему уже и золота не хотелось.

– Мальчики, а может, перекусите немного? – спросила Натача. – Я захватила кое-что.

Перекусить не мешало бы, проголодались здорово. Но оба в один голос заявили: «Нет, нет! Там – на озере…»

– И у меня есть тут перекусить – во! – похлопал Абдулла по оттопыренной спереди майке. – Если бы Янг не прилетел неожиданно, то и побольше бы припас кое-чего.