Грот афалины (илл. В. Барибы)

— Где ты болтаешься? — накинулся на него Амос. Амата не было видно, а Ганеш лежал, прикрыв лицо платком, болезненно стонал. — Садись возле отца и не давай ему выколупывать червей из ран. А то свяжем ему руки… Ты ведь не хочешь, чтоб ему связали руки? — голос старика стал ласково-сладким.

Нет, Янг не хотел этого.

«Добреньким прикидывается… А за что же он, все они мучают отца? Попробуй выдержи этот зуд… — Янг с ужасом смотрел на отцовы страдания, на то, как он с каким-то наслаждением и бешеной яростью раздирает болячки, рвет, полосует себя. — Мало им ран… Надо, видите ли, чтоб и черви были, чтоб больше всех поразить… Чтоб самого Вишну пробрало до печенок, когда будет видеть отцовы муки». Янг ругал себя: не надо было убегать отсюда, а сидеть с отцом. А то бросил все, захотелось, видишь ли, послушать музыку, повеселиться. И это ему веселиться? Ему, который потерял все в жизни?!

«К Раджу надо было податься, ему показать отца. Радж лучше бы позаботился о нем…»

— Папочка, не надо! Папочка, потерпи! — хватал отца за руки, не давал раздирать язвы, колупать их. А тот вырывался, мычал, точно немой, кусал покрытые струпьями губы, пытался покататься по земле, почесаться спиною о столб или стену. Хоть и ослабел он, но разве сравнишь силу взрослого с его силой? Вырываясь, отец несколько раз довольно крепко треснул сына — раз в ухо, раз по щеке, — глаз начал заплывать, опух. Янг молча плакал от обиды на отца, на Амоса, на весь свет…

— Да не хнычь ты! Такой большой парень, а хуже маленького. Надо, чтоб у отца был такой вид. Надо! — явился откуда-то и опустился на колени возле Янга Амат.

— Такой, да не такой… — недовольно бурчал Амос. — Уже не покажешь Хангово терпение и покорность. Наоборот получается — нетерпение. И бунт плоти, чувств! Кабы он хоть месяц постился, мучился, а то…

— Что имеем… Сварили кашу из маниоки, а есть хотим рисовую… Значит, так, Янг, сторожи, чтоб отец никуда не убежал. Завтра все муки кончатся, его полечат. — Амат как стоял на коленях, так и завалился на бок и скоро уснул.

«Полечат… Разве можно вылечить эти страшные язвы? Какие синие круги возле каждой — боже, боже. У отца горячка, весь трясется, огнем горит. Может, заражение крови началось? А кто вернет ему разум? Кто?!» — терзали мальчика мучительные мысли.

Неожиданно настала тропическая ночь. И почти сразу громко задышали, засопели, захрапели вокруг люди. Но Янг не спал, он боялся уснуть. Привязал ногу отца к своей обрывком веревки — пусть дергает, лишь бы не уснуть ненароком, не упустить отца.

Только на пристани и в гавани еще не было спокойствия и тишины. По воде сновали разноцветные огни, по временам ревели и чахкали моторы баркасов, слышались приглушенные гудки и свистки. Где-то далеко, может на том белоснежном красавце-теплоходе, зазвенел судовой колокол — отбивали склянки. Но Янг не мог понять, что это.

2

Янг готов был поклясться, что не спал. Ну, может, смежил немного глаза, прислонившись спиной к столбу, чтоб дать им отдых. Подхватился от грохота тамбуринов и тамтамов, щенячьего визга флейты. Пощупал возле себя… Отец тут, не убежал! Вон — дышит со стоном.

— Вставайте скорей! — тормошил биргусовцев дед Амос.

— Пить! Воды!.. — очнулся отец и начал чесаться, скрести болячки.

Янг отвязал от ноги веревку — привязал теперь к поясу.

— Потерпи, потерпи… Мы и так нагрешили. Люди по месяцу постятся, а в последние дни даже слюну не глотают, а мы… В ручье напьемся… Ведите его, мужчины, а то не пробьемся, — распоряжался дед Амос.

— Ведите… — прошепелявил староста Ганеш, будто давая согласие.

Треск и грохот барабанов усиливались. Было еще темно, редкие лампочки на столбах мало помогали, и кое-кто начал зажигать факелы и яркие, искристые бенгальские огни на длинных, полуметровых кусках проволоки. Вокруг этих огней пугливо замелькали, обжигаясь, ночные мошки и мотыльки.

Биргусовцы шли тесной толпой, выстроившись клином, — чтоб легче было пробиваться через толпу. Первым, как острие клина, шел отец Туна, он был самым крепким. За ним, обнявшись, а свободными руками уцепившись за его пояс, Ганеш и дед Амос. После них трое — Амат и отец Пуола — Джива, держали под руки Янгова отца. В затылок за отцом, схватившись за его пояс, плелся Янг. Остальные замыкали шествие.