Гротенберг. Песнь старого города

Девушка шла впереди, и он невольно задумался о том, что она очень даже похорошела. Из изгвазданной девчонки со спутанными волосами, неровно обрезанными в свое время ножом, Сиола превратилась в уверенную, ухоженную даму. В таком виде, не знай, он ее лично, едва ли усомнился в том, что она — аристократка. Она любила рассказывать эту историю, что мать была служанкой в одном из знатных домов, но, забеременев, оказалась не нужной, и её выставили из дома с ребёнком. Клялась, что когда-нибудь разыщет своего непутёвого отца, и заставит принять в семью, и тогда всех их вытащит из их проблем. Диор посмеивался, конечно, но всегда трепал каштанку по волосам, едва она начинала дуться, и, хлопнув по плечу, говорил: «обязательно, малышка, если ты права, то тебе поможет в твоих свершениях Киран».

Каждый раз, как он слышал эту историю, задумывался, насколько она правдива? В Гротенберге удивительно легко он начал вспоминать прошлое. Такие даже мелочи, как эта. Словно прошлые несколько лет он заморозил прошлое, отставил его позади, и делал вид, что ничего не было. Всем новым знакомым рассказывал, что он просто парень из провинции, который пришёл в город в поисках лучшей жизни, а про руку отшучивался — в лесах Иордании столкнулся со стаей волков, а вожак отцапал ему руку вместе с куском обычного свежего мяса, или придумывал какой-то иной бред.

Не обязательно было знать, откуда он и почему вынужден был покинуть это место.

Меж тем ступени закончились, и они вошли в круглое помещение с высокими потолками. Пол был выложен камнем, в котором какой-то мастер вырезал круги. Вокруг них были символы, и письмена, значения которых Сегель никогда бы не узнал. Что-то из алхимии, подумал он, вспоминая своего друга, пишущего чем-то подобным на металлических котелках, чтобы, как тот говорил «дольше остывало», но не понимал, для чего они здесь. Не помнил он о том, чтобы в церквях ранее использовали руны настолько направленно и много. Старое учение гротенбергских приходских школ пусть и включало курсы оккультных знаний, но во многом граничило с магией лишь в праздничных ритуалах, да бытовой защите. Здесь же было нечто иное — сложное сплетение символов, что не давало ему разглядеть основу барьера. Сколько же крови нужно было пролить, чтобы напитать этот рисунок? Или здесь используют песок из Черной Долины. Навряд ли, перебои со страной черных песков ещё в прошлое время случались, а сейчас-то...

Вероятно, знай, он смысл написанного, уже бы бежал отсюда.

3.6

Однако Сегель не без любопытства разглядывал символы и круги. Его взгляд не охватывал всего контура даже при большом желании. Все круги были утоплены в пол ступенями, которые он заметил не сразу. Так, словно они были частью этих кругов и квадратов, служили их продолжением.

Сиола подошла к нему. На ней уже не было плаща, и не было копья, а поверх лица была наброшена белая вуаль. Она протянула руку ему.

— Плащ тебе не нужен, он может помешать.

Здесь рыцарь казалась еще отрешеннее. Сегель протянул ей плащ, уже изрядно порванный и изгвазданный в крови его и монстра. Она оглядела скромные одеяния бывшего товарища: доспех из черной кожи вигольфа. Доспех был плотным, с металлическими подкладками, и рубашкой под ней, где рукав протезированной руки был усечен до металлических креплений.

Сегель же оглядел обновленную руку внимательнее. Она менее походила на каркас костей. Скорее они были оплетены металлическими нитями, укрепляющими основание. Выкованная искусным мастером паутинная нить была наброшена поверх всего. Меж ними были пластины — то, что осталось от первой версии протеза. Каждая нить при малейшем движении натягивалась и позволяла ему контролировать каждый узел так, как будто бы эта рука всегда была с ним.

Невольно он восхитился этим изяществом.

— Встань в центр комнаты. — Сказала девушка, и отступила в сторону.

К ней подошла другая фигура, и, склонившись, прошептала что-то на ухо, протягивая сложенную белую мантию. Наемник подметил, как залу стали заполнять люди в таких же одеяниях, делящихся на черное и белое. Мужчины в черных рясах, с наброшенными поверх плащами с глубоким капюшоном. Женщины — в белых рясах, но их головы венчали кружевные вуали, скованные серебристыми обручами. Такими, как он увидел у Сиолы. Настолько тонкие нити были переплетены в причудливо сложном узоре, что лиц и черт лица было практически не видно.

Они распределились по «лучам» пересечений двух квадратов, а в их касании с кругом были поставлены пьедесталы с белым порошком. В следующее мгновение, когда наемника уже провели в центр, он почувствовал, что ему дурно. Может, благовония смешались, и запах трав дурманил разум, но здесь, внизу, ему стало казаться, что фигуры возвышались над ним, ничтожеством.

Удобный способ дать понять, что ты здесь — грешник. Глубокий вдох. Это просто волнение. Тебе страшно, Сегель, но нужно взять себя в руки. Эти все богослужения — чистый фарс. Пусть развлекутся, ведь с ним ничего не случится.

Или нет?