Гроза

— Великих радостей в вашей жизни.

— Добро пожаловать, братец!

— Доброго вам здоровья и радостей! — Хатам приложил обе руки к груди.

— Как зовут моего гостя? — спросил Додхудай, оглядывая Хатама с ног до головы.

— Хатамбек, Хатам. Как и обещал, я привел его, чтобы вы сами с ним обо всем поговорили.

— Вы правильно поступили, мой друг. Но, наверно, вы сами уж говорили с ним, и он знает, зачем пришел.

— Да, между нами был уже разговор…

…А разговор, если возвратиться немного назад, был такой.

— Сын мой, Хатамджан, — обратился однажды Ходжа к молодому человеку, — я знаю, ты всегда готов на благодеяние ради другого человека. Так вот нашлось одно дело. Только не знаю, по душе ли тебе будет эта служба.

— Вы же знаете, что для вас Хатам готов отказаться от куска хлеба, лишь бы сделать доброе дело. Если вы заранее уже одобряете эту службу, как же мне она будет не по душе?

— Спасибо, сын мой… Но служба службе рознь. А если та, о которой я теперь говорю, не могла и в голову прийти человеку, тогда что ты на это скажешь?

— Пусть даже она никому не приходила в голову, но если вы, а не какой-нибудь посторонний человек, считаете эту службу достойной меня, то я должен ее исполнять, пока мне под силу.

— Под силу-то она, под силу. Это же человеческая, а не верблюжья и не лошадиная работа. А любая человеческая работа человеку под силу… Видишь ли… Есть один калека, у которого не работают ни руки, ни ноги. Зовут его Додхудай. Он сын бая, на деньги которого выстроена мечеть, при которой мы с тобой обитаем. До недавних пор, оказывается, один человек приносил на закорках Додхудая каждую пятницу в мечеть на намаз и уносил обратно домой. Но пришел к этому человеку смертный час, и он умер. Да успокоит его всемилостивейший аллах! И вот если бы эту работу ты теперь взял на себя, то, может, это было бы благодеянием ради ближнего, а? Как ты думаешь?..

И вот теперь и Хатам и Ходжа предстали перед калекой. Ходжа был доволен, что выполнил обещание, данное Додхудаю. Он легко улыбнулся и сказал:

— Надеюсь, вы сами уж договоритесь обо всем остальном.

— Хорошо. Договоримся или нет, а поговорить ведь — не грех. Каких краев ты являешься сыном, братец?

До сих пор у Хатама никто не спрашивал ни о его прошлом, ни о том, откуда он родом. Только Ходже-цирюльнику он сам однажды сказал, что родился в горах. Точно так же ответил он и на вопрос Додхудая.

— Горцы люди прямые и простодушные, — отозвался Додхудай, — а живы ли твои отец и мать?

— И отец и мать умерли.

— Да будет их место в раю. Инно-лилло-валайкум-роджнуна… — к прочитанной Додхудаем молитве присоединились и гости.

— Зато у тебя, наверное, есть братья и сестры?

— Никого у меня нет.

— Долгих лет жизни тебе, братец… В горах, говорят, такой превосходный воздух. Почему же ты покинул горы и приютился в худжре при мечети, построенной моим благословенным отцом?

— Такова, значит, была воля аллаха. — С этими словами Хатам поклонился и приложил руку к сердцу.

— Голова раба божьего — это камень в праще аллаха. Как он захочет, так все и случится. Это и есть судьба, о которой ты, братец, упомянул.

Додхудай замолчал и закрыл глаза. «Какой ужасный недуг, — думал между тем Хатам, — какая тяжелая участь. Если бы я был лекарем и мог излечить этот недуг…»

— А каковы твои мысли насчет женитьбы? — неожиданно спросил калека.

Хатам покраснел и опустил голову, не зная, что отвечать. Он то взглядывал исподлобья на Додхудая, как бы спрашивая, что может означать этот вопрос, то снова опускал взгляд. Ведь недаром говорится в народе, что невинный юноша бывает даже стыдливее красной девицы. Молчание прервал Ходжа.

— Куда ему жениться! Во-первых, материно молоко на губах еще не обсохло, во-вторых, ни угла, ни двора, в-третьих, в кармане пусто.

— Я это вижу, поэтому и спросил. В таком случае мы поступим вот так…

Хатам насторожился и навострил слух, но Додхудай все не говорил, как же «вот так» собирается он поступить. Он снова закрыл глаза и надолго замолчал. Хатам в нетерпеливом ожидании вопросительно посмотрел на Ходжу, но тот лишь пожал плечами. Хатам вспомнил вдруг почему-то о той ослепившей его девушке-красавице, которая бросила на него взгляд, когда он шел двором и пронзила как молнией. Кто она этому калеке, не сестренка ли? Или?.. Да нет, не может этого быть! Не намекает ли он теперь на эту девушку, если заговорил о женитьбе?

Додхудай вздрогнул и открыл глаза, как бы проснувшись после долгого сна. Оглядевшись вокруг, он неторопливо заговорил:

— Смерть родителей — это участь, которая не зависит от нас самих. Приходится с этим мириться. Но оставшиеся в живых, будь то сын или дочь, не могут избежать своей судьбы: достигнув совершеннолетия, дочери спешат выйти замуж и быть матерями, а сыновья — жениться. Женская доля — рожать детей, затем женить их, выдавать замуж, думать о внуках и правнуках. Женщина — услада жизни, но самые сладкие плоды жизни — дети…