Читаем Гроза Кавказа. Жизнь и подвиги генерала Бакланова полностью

А пойманного вместе с ним Никиту Кубина еще 19 мая заслали по суду в арестантские роты. И на пару с Кубиным туда же загремел казак Задонско-Кагальницкой станицы Никита Лыгин. За что — непонятно.

Зима приближалась. Прошло время настоящих набегов. Зелень сошла, листья опали, В лесу спрятаться трудно. Чеченцы по саклям сидят — в чувяках по снегу много не побегаешь. Русские стали готовиться к массированному натиску. Решили закончить просеки к востоку от Воздвиженского в Малой Чечне. Всю пехоту с Кумыкской плоскости туда же затребовали.

Но Веревкин, пока пехота не ушла в Малую Чечню, решил разорить и запугать близлежащие ауховские аулы, чтоб они остаток зимы боялись на Кумыкскую плоскость нос высунуть.

Наиб ауховский, Идрис-мулла, кумык из селения Эндреевского, как сообщали лазутчики, был человек легкомысленный, неосторожный. В 1843 году бежал он к Шамилю по религиозным соображениям, но злые языки поговаривали, что все дело в женщине, которую Идрис-мулла неудачно пытался похитить у ее мужа, местного офицера милиции.

После ахмет-талинского погрома Идрис-мулла велел своим подданным отодвинуть ауховские аулы подальше в горы и леса, в теснину между реками Яман-Су и Аксаем. Образовались там, чуть ли не соприкасаясь друг с другом, аулы Махмут-Юрт, Берик-Катара, Перки-Хантам, всего дворов 400.

Веревкин выбрал для нападения Махмут-Юрт. Если собрать войска скрытно между Хасав-Юртом и Герзель-аулом, то до Махмут-Юрта по прямой всего 10–12 верст, но идти придется лесом, без дорог, да по пути еще лежат десять мелких аулов, всего дворов на 500. Рискованное предприятие…

И все же Веревкин отдал приказ. Собрались в полночь 18 декабря у речки Яман-Су 14 рот, 8 сотен казаков (полк Бакланова и 2 сотни полка № 40) и 4 орудийных расчета (по данным Струсевича, 8 расчетов). Пустил Бакланов пластунов первыми бездорожно, сам с проводником двинулся следом, за проводником — два казака с винтовками, чтоб в случае чего всадить ему пулю между плеч, а за ними уже весь отряд.

Прошли версты три-четыре (без ясной дороги в темноте просчитать трудно), услышали впереди заячий крик. Попал косой на зуб какому-то хищнику… Прислушался Бакланов. Второй раз заяц заверещал… Спешился Бакланов. Надо глянуть, о чем это его пластуны предупреждают. Пошли вдвоем с казаком Скопиным.

Слева у берега Яман-Су на поляне возле костра сидел чеченский караул. Винтовки на коленях, стреноженные лошади по поляне в отблесках костра привидениями бродят.

Крадучись вернулся Бакланов, дал знак принять как можно правее, и отряд стал пробираться по лесистому гребню, потом по ущелью, пока опять не вышел на ровное место.

Потом еще два раза на такие же чеченские пикеты выходили и опять круги нарезали.

Дорога четче обозначилась. Значит, аул близко. Вдруг — глубокий ров через дорогу. Слава Богу, что не охранялся. Перешли. До аула пять верст оставалось. Догнала Бакланова с его пластунами партизанская команда поручика Богдашевича из Кабардинского полка.

Под утро луна взошла. Из ущелий туман стал подниматься, предвестник рассвета. Описали потом биографы Бакланова лунное сияние, спящий аул…

В лунном сияньеСнег серебрится…

Вспомнилось Бакланову, что по-татарски ясная луна звучит — «сатан ай».

И далее — «огненное морс пожара освещало картины ночного побоища»…

Процитируем дальше биографов. Язык их образен, и факты приводятся достоверные: «Скоро выбитые из сакель горцы вынуждены были обратиться в бегство, но казаки отрезали им все сообщения с окрестными аулами и заставили столпиться на берегу Яман-Су в том месте, где не было переправы. Здесь большинство их погибло под ударами казачьих пик; те же, которые решились броситься в стремнину бешеной речки или убивались об острые, выдававшиеся из пенистых волн камни, или, охваченные этими волнами, быстро уносились течением и пропадали бесследно.

Так погибло все население одного из самых богатых и крепких аулов. В плен взято было только семь человек…» Взяли еще известного абрека Кирыма Кабартыева.

Разорив дотла Махмут-Юрт, спалив часть Беик-Катары и захватив с собой все, что нашли в Перки-Хантаме, двинулись на рассвете обратно.

Пошли по ущелью. Бакланов с конницей прошел первый и стал за возвышенностью, пропуская мимо себя отряд и дожидаясь арьергарда. Уцелевшие чеченцы пытались уходящий отряд обогнуть и в теснинах зажать, нападали на боковые цепи.

Веревкин приказал Бакланову арьергарда не ждать, обогнать всю пехоту и занять ров, которым в пяти верстах от аула дорога перекопана. «Как бы не встретили нас там…»

Поскакал Бакланов вперед. Только ко рву, как с другой стороны из леса толпа конницы выезжает и тоже — ко рву. Сам Идрис-мулла своих мюридов привел.

Пустили казаки и чеченцы коней во весь мах навстречу друг другу. Кто быстрей до рва доскачет?..

Опередили баклановцы. Не зря коней чистили, холили и выкармливали. Влетели с разгону в ров, спешились и — на край рва с ружьями, как на бруствер. Налетавших чеченцев частым огнем встретили.

Отбивались, как могли. Тут Веревкин подоспел. Развернули 4 орудия, очистили дорогу…

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное