И казаки старались наверняка бить. И на черкесских лошадей тоже как на возможную добычу посматривали. А получалась стрельба за воробьями — выше голов джигитующих наездников.
Кого-то все-таки зацепили. Покатилась по зеленой траве белая папаха, поволокла лошадь за ногу безвольное тело. Загорячились наездники, перекричали что-то меж собой, понеслись быстрее, стрельнули разом, дыму напустили. А за скачущими и стреляющими другие съехались и подобрали убитого. Затем схлынули. Стали съезжаться и разъезжаться, о чем-то переговаривались. Пули в стволы забивали с сальными тряпками.
Бакланов, глядя на них, своим приказал:
— Пули сильнее прибивайте. Там панцирники. Если пуля болтаться будет, ему никакого вреда, доспеха не пробьет.
И так безобидно и безопасно тянулась эта суматоха больше часа. Пять наездов или, по-другому сказать, пять атак отбили казаки бесполезной стрельбой. И тут у Бакланова мысль мелькнула, да такая, что жарко стало, и кровь к рябым щекам прилила: «Это ж они у нас заряды выманивают… А полк наш где?..».
Вскочил в седло, привстал на стременах, потом и ногами на седло встал. Не видно полка…
Оглянулся на черкесов. Хорошо, что они с этой стороны не заехали, между сотней и Чамлыком не встали…
Подъехал к крайнему десятку. Прикинул, у кого из урядников конь добрее:
— Некредин!
— Я-а!
— К командиру полка. Передай, нехай поторопятся. У нас патроны кончаются. Дуй…
Умчался Некредин. И черкесы, вроде, не заметили.
Снова двинулась огромная, растянувшаяся на полверсты кавалькада. Черкесы ехали шагом, и казаки за ними шажком, но уже не так охотно.
С северо-запада, наперерез черкесам, тучу наносило. И на фоне чернеющего края неба ярче играли полуденные краски. Казаки с сомнением на горизонт поглядывали, а горцы, наоборот, оживились, загалдели, на тучу показывая, и остановились.
— К пешему бою!..
И казаки быстро и дружно с лошадей попрыгали, но глаза у многих как-то изменились. Накроет, не дай Бог, ливень, отсыреют патроны… Чем отбиваться будем?
Но черкесы поразмыслить времени не дали. Стали делиться, с двух сторон заезжать…
«На пространстве десяти верст», — писали потом баклановские биографы, горцы в тот день двенадцать раз «бросались в шашки». И каждый раз Бакланов якобы спешивал сотню и по полчаса и дольше отбивался «батальным огнем».
Но у нас пока до двенадцатой атаки не дошло…
Еще три раза горцы наехали — с джигитовкой, со стрельбой — и еще три раза схлынули. Отъехали, постояли, меж собой советуясь. Тут и Некредин вернулся, за малым коня не запалив (выходит, что вернулся он после десятой атаки).
Глаза у урядника бешеные, как у человека, добровольно в пекло лезущего. Бакланов, предчувствуя недоброе, спросил вполголоса:
— Ну? Что командир сказал?
Некредин так же вполголоса доложил ответ командира полка:
— «Скажи, — гутарит, — этому головорезу, что если у него нет патронов, то есть пики, а на меня пущай не надеется».
— Так и сказал?
— Так и сказал: «У казаков есть пики и шашки — могут ими работать»…
— Ах, ты ж!.. Полк далеко?..
— Из крепости не выступал…
— Да как же не выступал?..
— Значит, вернулся.
— Ладно… В строй! — отмахнул Бакланов.
«Я был поражен такою вестью, — пишет Бакланов. — Дождь настал проливной. Последовала одиннадцатая атака. После первых выстрелов ружья замокли, минута настала критическая; к счастью, атака продолжалась минут пять. Партия отступила. Последовал и я за ней. Подозвав к себе субалтерн-офицера Полякова, высказал ему наше положение, прибавив, что как у меня, так и у него кони добрые и мы могли бы ускакать, но в таком случае на жертву останутся меньшие братья, а потому даст ли он мне честное слово умереть совместно с братиею со славою, не видя сраму?
Ответ: Хочу умереть честно, а сраму не желаю пережить».
Субалтерн-офицер Поляков… Младший офицер сотни Бакланова… Во всем полку Жирова № 8 один офицер носил фамилию «Поляков». Происходил он из славной Гундоровской станицы и был старше самого Якова Бакланова на целый год. В службу вступил с 1 января 1827 года. В именном списке офицеров 1 Военного округа (составлен в 1844 году) сказано о его службе: «В Царстве Польском в войну с мятежниками в полку Грекова 4-го — 4 года, 1 месяц, 12 дней. На Кавказской линии в полку Жирова № 8–3 года, 1 месяц, 18 дней.
В Бессарабии в полку Щербакова № 19–2 года, 7 месяцев.
Ныне на Кавказской линии в полку Куликова № 26 с 22 декабря 1843 года»[10].
В хорунжие произведен 25 апреля 1831 года (во время войны с поляками). В есаулы — 15 апреля 1841 года.
С Некрединым сложнее. Лишь один раз, уже в 1852 году, встретился в приказах увольняемый «за ранами» есаул Елисей Некредин…
Говорили они, отъехав вперед. Издали походило на обычное совещание двух офицеров: дальше преследовать или назад вернуться.
Первую косую полосу дождя снесло. Пронеслась она как авангардная сотня перед дивизией. Пока — так, накрапывало. Новые тучи находили. Тяжелее, чернее. Погромыхивало все ближе и ближе. Поглядывали казачьи офицеры на небо. Казалось, о погоде говорят.