Гроза на Москве

Невдалеке, на Красной площади, гудела толпа. По торговым рядам, между ярко раскрашенными лотками ходили сумрачные москвичи, рассказывая страшные вещи о том, что творится на Москве, да не на одной Москве, а и на всей Руси.

Среди лотков и скамеек с товаром в рядах шла еще перебранка, слышались звонкие речи купцов, расхваливавших свой товар:

— Бальзамы добрые для именитых боярынь! Краски для боярышень!

— Мыло грецкое!

— Румянец на кисее для светлости лица!

— Водка…

Киндяк, киндяк,
Продает Кирьяк,
Что ни взглянешь — рубль…
А наденешь — горит ярче золота…

— Пожалуйте, молодушки, пожалуйте, хозяюшки, рыба хорошая, добрая! Соли не жалели!

В воздухе стоял удушливый запах гнилой рыбы; в канавах гнили рыбные и мясные отбросы; нищие бродили, копались в отвратительных кучах, вытаскивали тухлые куски и уносили их.

Недалеко от рыбных рядов собралась толпа черни. В середине стоял странник в ветхом подряснике и размахивал кусочками какой-то ткани. Он кричал:

— Кто хочет получить исцеление от недугов и скорби сердечной! Вот у меня тут святые ризы мученика митрополита Филиппа…

Народ толпился вокруг, стараясь хоть дотронуться до воображаемой святыни, которой торговал какой-то проходимец, даже не видавший никогда митрополита.

— Народ православный! — кричал высоким заливчатым голосом какой-то парень, взгромоздясь на пустую бочку: — Что творится на Руси: по Руси идет железа;[33] народ так и мрет… Сказывают, во многих городах храмы святые затворились, некому служить, священники перемерли… сказывают, мыши тучами выходят на поля и пожирают хлеб Божий… сказывают, люди падают прямо на улицах и некому погребать их… сказывают, люди убивают друг друга и тою мертвечиной питаются!

— Отсохни у тебя язык, что вымолвил! — вопили в ужасе женщины.

— Не слушай их, говори, говори, паря!

— То правду Божию поведал он нам!

Какая-то старуха голосила:

— Шутка ли дело, хлеба не купишь! Умирать, видно, время пришло! На Москве четверть ржи за шестьдесят алтын — дешевле не купишь!

— А тебе, поди, захотелось на старости лет хлебом наесться досыта! Ха! Ха! Ха!

— Будешь сыта, бабушка, и Духом Святым! Ишь, лакомая, хлеба захотела!

— Молчите вы! Хлеб повсюду на полях засох аль замерз, — продолжал прежний уверенный голос оратора на бочке, — а царь думает отгородиться от беды заставами: из Можайска нет ни прохода, ни проезда; Москву от железы бережет! А не бережет от злодеев!

— Верно! Верно! Лиходеи напускают железу, царя обошли!

— За митрополита Господь наказует! — звенел с бочки молодой голос.

— Сказывали, другого митрополита назначили… Кирилла, Троицкого архимандрита…

— Не надо нам другого владыки! У нас владыка — митрополит единый Филипп!

Странник, воспользовавшись удобной минутой, высоко поднял над головою мнимую рясу Филиппа:

— Покупайте, православные, исцеление от всех бед! Куски от рясы святого митрополита Филиппа!

— Слышь, паря, — говорил седой старик стоявшему рядом с ним парню, сказывали, будто оковы святителя сами собою спали… а еще будто с ним кромешники посадили медведя голодного, а тот медведь его не тронул и ноги стал ему лизать…

— Сердечный! — расплакалась какая-то баба. — Вот кабы царю о том доложили!

— Доложат кромешники!

Бойко шла торговля «ряской митрополита Филиппа». Покупали больше женщины, часто на последние деньги, и монах стал уже раздирать куски на узкие ленточки.

— Пода-айте копеечку! Копеечку! — звоном стояло в воздухе.

Юродивый Иван Большой Колпак, высокий, нескладный, худой, качался над своей деревянной чашкой, протянув вперед голые исхудалые ноги.

— А ну, робя, что скажешь, блаженный?

Юродивый снял с головы войлочный колпак и поднял его высоко к серому небу.

Идет беда,
Открывай ворота…
Полна шапка голов,
Полон жальник[34]

гробов…

— Спите, миленькие, на этом свете в крови захлебнулися, на том Божьей пищей напитаетесь… Заснешь и ты, батюшка, заснешь скоро, Божий ангел! А вы ножки ему целуйте!

— Слышите! — закричал с бочки парень. — Ножки ему целуйте, митрополиту-то! Валим к Николе, — отсель недалече, — попросим заступы у угодника… пусть в темнице за нас помолится, нас благословит.

— Валим! Валим!

В толпе слышались рыдания…

В этот день около Николы Старого до глубокой ночи толпился народ. Всякий старался увидеть в окне хоть тень митрополита… Припадали к оконцу его кельи, целовали железо и плакали и искали выхода из тяжелой смертельной беды. И видя стаю голубей, поднимавшихся от железной решетки, крестились и говорили:

— Знамение Господне… Пташки Божьи святителя охраняют!

Когда царю донесли о стечении народа у кельи Филиппа, он задумался.

— Что мыслишь об этом, Лукьяныч? — спросил царь любимого опричника.

Тот тупо взглянул на государя.

— Покончить с ним, как с еретиком, в огне замолчит.

Царь вскипел.

— Лучше ты не придумаешь! — сказал он. — Не дело болтаешь. Время ли теперь, подумай? Народ за него горой. Надо увезти его из Москвы, вот что.