Гроза на Москве

Спускалась ночь над Москвою. Московские улицы тонули в непроглядном мраке. Темные рощи деревьев озарялись выглянувшей из-за облаков луною. Шелестели деревья, точно шептали какую-то грустную, странную сказку... В голубом лунном свете резко вырисовывались причудливые крыши теремов и купола церквей, от Неглинной несло серым запахом тины... Объезжие головы* уже проезжали по улицам, уныло и монотонно крича, чтобы в домах гасили огни.

_______________

* О б ъ е з ж а я г о л о в а - староста.

Князь Иван не спал. Он стоял перед раскрытым окном в сад и думал тяжелую думу; думал он о том, что, может быть, скоро царский гнев и клевета коснутся и его дяди, заменявшего ему отца. И сердце его холодело от ужаса...

Внизу шумели деревья, качалась занавеска от ветра; вверху мигали звезды. Князь Иван следил за тем, как в окнах погасали один за другим огни, и город погрузился во тьму и тишину летней ночи; только кое-где по дворам тявкали собаки.

Не спалось князю Ивану; смотрел он на небо и чутко прислушивался к тишине.

В темноте услышал он звонкий топот конских копыт, мужской смех, торопливую речь...

Ему почудилось что-то недоброе в конском ржании, и в смехе, и в шепоте. Уж не слуги ли царские делают ночной обход, чтобы взять кого-нибудь в застенок? Уж не черед ли пришел Лыковых?

Чутко прислушивался князь Иван. Гремело оружие, звенели копыта конские; потом все затихло; потом послышались сильные удары, как будто кто-то выбивал ворота; еще, еще... стучались в ворота по соседству, во дворе у Собакиных, где жила богатая вдова, недавно схоронившая мужа. Слышались переговоры, потом громкие крики:

- Гайда! Гайда!

У князя Ивана больно сжалось сердце: он узнал обычный крик опричников.

Из окна видел он, как появились за соседним забором огни; огни мигали, перебегая из одной стороны на другую, мигали, гасли и вновь появлялись. Поднялась суматоха, бегали растерявшиеся слуги, потом раздались новые нетерпеливые удары. Ворота распахнулись, и видно было при свете факелов, как въехали всадники, вооруженные с ног до головы. Послышались крики, женский визг; факелы падали и гасли с густым дымом; темные тени метались; лошади ржали, грохотали ломавшиеся двери. Снизу прозвучал голос дяди, тревожный, полный ужаса:

- Ваня, слышь, Ванюша? Никак татары на Москву пришли?

Князь Иван бросился по лестнице вниз, прыгая через ступени, спотыкаясь в темноте. Из-под клетей выбегали слуги...

И вдруг со всех сторон по Москве понеслись крики и вопли...

Князь Иван метался по двору, ища коня. Среди шума ночной тревоги он расслышал у частокола, во дворе, тихий стон. Из-под глухой заросли жимолости кто-то поднялся, поднялся и снова упал со стоном. Князь Иван наклонился, ощупал руками нежное лицо, девичью длинную косу, запутавшуюся в фате, поднял тоненькое полудетское тело и бережно понес в хоромы. А девушка, в сущности еще совсем ребенок, очнулась, увидела в лунном свете бледное лицо с серыми добрыми глазами и, схватив Лыкова за шею и спрятав голову у него на груди, зашептала, полная тоски и ужаса:

- Схорони меня, добрый молодец, не ведаю, кто ты... схорони от кромешников...

Она замолчала, руки ее разжались, головка склонилась бессильно на плечо князя Ивана.

Лыков понес ее в хоромы. Страшная ночь прошла. Заря занималась алым светом. В каморке няни Власьевны слышался тихий говор.

Лампада перед образом в стареньком темном киоте поблескивала зеленоватым светом, уходили ночные тени и страхи, просыпалось солнце...

В уголке, возле окна со спущенной занавеской виднелась странная фигурка в старушечьем шугае*, с надвинутой на самые глаза фатою, а из-под фаты выглядывало совсем молодое, почти детское лицо с синими большими глазами, глубокими и печальными, и русая прядка блестящих, как золото, волос выбивалась из-под голубой кисеи. Возле стоял князь Иван.

_______________

* Ш у г а й - кофта.

Власьевна говорила:

- Не плачь, дитятко, не дрожи так; чай, не к нехристям попала.

- Я ведаю, что не к нехристям, а к добрым людям, - отвечал серебристый голосок, - а все ж боязно... забыть не могу... так всюду очи страшные... пьяные очи мерещатся...

Глаза ее широко раскрылись.

- Помню, бабушка, как приехала я из Новгорода к тетушке, к Сергию собиралась съездить, помолиться. Тетушка моя вдовая, бездетная, Прасковья Ивановна Собакина, очень меня любит... А вчера, как я шла от обедни, за мною кромешник шел, под фату мне хотел заглянуть, а кругом, я слышала, народ шепчет: "Гришка Грязной... опричник". Ох, и не помню, как я домой пришла...

Она перевела дух и повела плечами.

- Как пришла вчера ночь, мне не спится... все чудится.

- Что чудится, Марфа Васильевна? - спросил князь Иван.

- Все чудится... он, лиходей... Дверь скрипнет - чудится, мышь пробежит - чудится; в окно ветка забьется - чудится... Я встала, оделась. Месяц глядит такой большой, красный... жуть берет... А тут они и пришли... налетели на двор, кричат: "Царь приказал!" После слышу: меня кличут. Из окна увидела я, кто: тот самый, что за мною шел, Гришка Грязной, царский опричник... как к огню ближе подошел, так я его и узнала...

Князь Иван сжал кулаки.