Гроза на Москве

- Расплачусь я с ним, Марфа Васильевна!

- Не надо! - робко сказала она и взглянула на него с мольбой. Господь с ним... а тебе, князь, головы не сносить, как тронешь опричника... Лучше свези меня к батюшке в Новгород... да тетушке скажи: жива, мол, Марфа...

Она вдруг вспомнила и залилась слезами.

- Разорили они гнездо ее, кромешники. Жива ли она, сердешная!

Власьевна замахала руками.

- И - и, жива-живехонька, милушка! У частокола я была, слышала, она в саду плачет, тебя поминает... И то напужали ее кромешники: всю ночь носились по улицам: наши-то холопы ни один не пошел на них: боятся. А по улицам видали, как они разоряли дома, рухлядишку грабили у дьяков, бояр да купцов именитых, а еще, - она придвинулась ближе к Марфе, - а еще, сказывают, будто некоторых девушек за косы привязывали да по улице за конями волокли... Господи Боже милостивый, Микола угодник!

Князь Иван нахмурился.

- И пошто это ты, нянька, ей всякие страхи сказываешь, - с укором проговорил он и ласково посмотрел на Марфу, - гляди, она и без того ни жива ни мертва. Не бойся, Марфа Васильевна, - что было, то миновало, а ты у нас гостья почетная. Сиди только здесь, схоронись, нынче же тетушке дам весточку, что ты здравствуешь, а тебя, продержав малость, отвезу в Новгород, богомолочкой представлю, в одежду странницы приодевши... Сейчас никак невозможно тебя везти; слышишь крик на улицах? Опричники, видно, все еще тешатся, а Гришка-пес нешто тебя не стережет? Сиди, никто из холопов моих, кроме Власьевны, не должен ведать, что ты здесь. Аль тебе у нас обида какая была, что не хочешь погостить?

Марфа опустила голову, потом подняла очи и метнула на князя Ивана ласковый благодарный взгляд.

- "Спасибо" на устах сохнет, - сказала она и ласково улыбнулась, и от этой улыбки ее печальное личико стало вдруг по-детски простодушным, светлым.

Князь Иван на нее залюбовался.

- "Спасибо" на устах сохнет, князь Иван, а боязно, не нашли бы меня в ваших хоромах да не сталось бы вам через то чего недоброго...

Князь Иван не отвечал. Он не сводил с нее глаз и все ближе, все дороже казалась ему эта девушка, которая в поисках спасения перелезла к нему через забор.

- Гляну я на тебя, - прошептал он ласково, - ты сейчас, ровно цветок в затишьи притаившийся... Обидеть тебя грех, Марфа Васильевна; чай, у тебя и душа-то, что у младенца.

Она посмотрела на него и, растягивая слова, слегка склонив голову, смеясь, отвечала:

- А еще и какая грешная душа-то, князь! В Новгороде сколько песен спето! Сколько смеху смеяно! Сколько орехов щелкано!

- Сколько на качелях покачено! - в тон ей отозвался князь. - Я и то глядел через забор, видел... у качелей-то веревки красным бархатом обшиты... На качелях я видел...

Марфа вспыхнула.

- Что видел-то?

- Да тебя видел!

- Ан не видел!

- Ан видел!

- Да то была сенная Глашутка!

- Поди, у Глашутки-то и очи, ровно цветы лазоревые, и коса до пят...

Марфа засмеялась.

- Ишь, что голуби разворковались, - смеялась Власьевна, - молодость! А только не очень смейся, Марфа Васильевна; не ровен час твой голосок услышат...

Марфа притихла.

- Вот и сейчас согрешила, - сказала она сокрушенно, - время ль теперь смеяться? И отчего это я, князь, не боюсь тебя? Кажись, зазорно так вот девушке с чужим человеком сидеть да разговаривать, - а я не боюсь... ты не подумай худого обо мне.

- Что ты, что ты, Марфа Васильевна!

- Кто про тебя что подумает? - всплеснула руками Власьевна. - Ты ровно касатка щебечешь.

Она искоса внимательно разглядывала девушку и в уме решала вопрос, можно ли на ней жениться ее питомцу, и тут же решила, что хоть лыковский-то род и куда выше, да зато у Собакиных, именитых новгородских купцов, сказывают люди, денег куры не клюют. Да и с лица она пригожа, и нрав, должно быть, добрый.

А Марфа задумчиво ласково говорила:

- Гляжу я на тебя, князь, и ровно давно-давно тебя видела. И где видела - не ведаю, должно, во сне. Добрый ты приходил, пригожий, ни дать ни взять, как сейчас... Как брат ты мне...

Князь Иван покраснел; она подумала, что сказала лишнее, и тоже застыдилась.

- Прости на глупом слове, князь; ты ведь в чужих краях каких разумных речей наслышался, каких чудес навидался! Гадюку с крылами видал? С рогами бычьими птицу? Змея с шестью головами? Людей о четырех ногах? С деревьев золотые яблоки рвал?

Князь Иван рассмеялся.

- Басни все это, Марфа Васильевна! Ничего того в заморских землях нет, а есть там немало людей, что больше нашего знают, лучше нас живут; есть много и наших русских, кровных, да не хотят домой ворочаться, не хотят земле родной послужить... боятся гнева царского.

Он вспомнил о Курбском, о печатниках, о всех беглецах, навсегда покинувших Русь, и тоска сдавила ему сердце.

- А девушки как там ходят? - спрашивала Марфа робко.

- Так разве в Новгороде не видала дочерей заморских гостей? Лица они, как ты сейчас, под платами не прячут; на людей боязно не смотрят...

Марфа вспыхнула.

- А ты, может, станешь судить: какая, мол, Марфа срамница...

И опять оба взглянули друг на друга и рассмеялись. Смеялась, глядя на них, и Власьевна.