Гроза на Москве

- Есть у тебя города, возмущением лихим объяты, и те города задумали от тебя отделиться и передаться кому - неведомо...

- А царица? - весь дрожа, прошептал царь.

Бомелиус опять взглянул на небо.

- Тяжело мне говорить, государь, уволь.

- Сказывай, слышь, сказывай!

Лекарь уткнулся в книгу.

- Сказано ей на роду претерпеть венец мученический, а будет ли жива от недуга аль нет - одному Богу ведомо. А только по всему видно - порча.

Царь стукнул посохом об пол.

- Кто? Кто... спортил?

- Не ведаю, государь великий, а повелишь, долгими стараниями узнаю, коли Господь поможет. Поглядим на огонь.

Он достал щепотку желтого ликоподия и сбросил на свечу. Ликоподий вспыхнул пламенем, и под низкими сводами покоя поплыли струйки синеватого дыма.

- Гляди, государь, и запоминай в дыму: вон твои вороги; видишь: идут монахи? Лицо кого узнаешь? А вот люди в кафтанах с шитьем... а вот еще: видишь?

Распаленному воображению царя казалось, что он видит в дыму знакомые образы. Голова у него шла кругом. Он с ужасом повторял:

- Скажи, как мне от них избавиться? Не хватит топоров, чтобы рубить головы крамольникам! Близкие ищут моей гибели... вон... вон брат старицкий князь Владимир Андреевич... Куда бежать мне? Аль и впрямь к сестре моей королевне Елизавете?

Бомелиус закивал головою.

- Мудрое слово, государь... Уедешь, твой народ без царя быть боится, тебя будут просить, сами недругов твоих выдадут...

Иван поник головою.

- Звезда скатилась, - вздохнул лекарь. - Завтра новый год*.

_______________

* Н о в ы й г о д - первое сентября (Новый год в старину

считался с этого дня).

- Ступай. Завтра мне с патриархом новолетие справлять, к народу выходить на Москве; очень я притомился. Оставь окно; не закрывай.

Он едва шевелил губами.

Бомелиус поклонился и ушел, торопливо пятясь к двери задом.

Царь остался один. Его колотила лихорадка. Он запахнул теплый кафтан на беличьем меху и еще раз взглянул на небо. И вдруг опять поплыла по небу падающая звезда, оставляя на темной бездне огненный след.

Он захлопнул окно. Во тьме ему показалось, что опять стали выплывать призраки. Вот они идут, стучатся в разноцветные стекла окна опочивальни; вот лезут, громоздятся, раздвигают стену и идут, и идут в те углы, что тонут в полумраке... О, сколько их и все грозят... Тут есть живые и мертвые... и один в рясе... в рваной рясе с детскими глазами... Он опускает руку, поднятую для благословения... Он говорит, качая седою головою:

- Смерть неумолима и к царю! Откажись от замыслов нечистых!..

А за ним тянутся тени убиенных, и он, старик в рваной ряске и в покрывале митрополита, берет их по очереди за руку, подводит к царю и говорит:

- Погляди на дела твои, государь благочестивый; плаваешь в крови...

И смотрит царь, а кругом него кровь - целое море крови... Она поднимается все выше; она грозит задушить его... И кажется ему, что он умирает... А старик в покрывале уже плавает на поверхности кровавого моря и влечет за собою из бездны все новые призраки убиенных, из крови извлекает их.

- Вот еще твои други, благочестивый государь... чем наградишь их?

И нет сил дышать; и нет сил уйти. Рука не поднимается совершить крестное знамение; холодный пот выступает на висках; бледные губы шепчут:

"Пошто меня терзаешь, отче? Уже выпали волосы из бороды моей; истерзана душа; сгубили вороги юницу мою любимую; теперь губят другую... Я же, что сотворил я? Отсекал от Руси члены больные, как члены негодные от руки своей; с болью душевной отсекал... а им царство небесное уготовал... и в синодиках на вечное поминание писал"...

И вдруг, не в силах лгать себе, задыхаясь от надвигающейся крови, он закричал в ужасе, безумно вращая глазами:

- Дети мои, дети... жена-царица! Где вы? Страшно мне... Один я!

Дверь раскрылась; вошел молодой спальник.

- Изволил звать, государь? Ввести бахарей?

- Пусть подождут, - прошептал царь, отворачивая бледное, искаженное лицо. - Лукьяныч здесь?

- Уже час ожидает, великий государь.

- Позвать сюда.

Вошел обычною очень тяжелою поступью мрачный Малюта Скуратов.

- Лукьяныч, - сказал царь, - из Отрочь-монастыря вести не было?

- Откуда, государь?

- Из Твери, я говорю. Не след допускать, чтоб народ из живого человека, со святительского престола согнанного, угодника Божьего творил.

- Не слышно ничего о нем, великий государь.

- Речами дерзостными, досадливыми меня он довольно гневил на Москве. Ныне в келье молится о моей погибели. Могу думы метлою вымести из головы ворога?

- Не след тебе и заботу держать о нем, царь-государь.

- Идет в голову сама та забота, Лукьяныч. Думаю: жив еще ворог; тому, кто ему пищу носит, может худое слово про меня сказать, а тот другому, и пойдет... волхованием издали род наш извести может... Понял ты меня, Лукьяныч?

Он зорко взглянул в лицо Малюты. Тупое неподвижное лицо это не дрогнуло; низкий, хриплый голос прозвучал почти равнодушно:

- Понял, государь великий.

А когда Малюта поклонился до земли, желая уйти, царь остановил его.

- Погоди. Отсель куда идешь?

- В застенки, государь.

Глаза Ивана вспыхнули.

- Подай мне шубу, Лукьяныч... Видно, не заснуть мне эту ночь... Душа болит... душа тоскует...