Гроза на Шпрее

— Вы еще отвезли меня в машине и вообще…

— Ты ехал в Каров? — быстро спросил Гончаренко и почувствовал, как болезненно сжимается его сердце.

— Да, вы еще поинтересовались, хватит ли у меня на билет.

— Ну, и видик у тебя был тогда! Не удивительно, что я не узнал… Нашел своего друга?

— Нашел… в тот день нашел, — прошептал Ганс, и глаза его заполнились слезами.

— Ты можешь мне сказать его имя? — также шепотом спросил Григорий.

— Его звали Карлом. Карл Лютц, Карл Лютц… — дважды повторил Ганс, словно прислушиваясь к звучанию слов. Он ничего больше не прибавил и стоял потупясь — маленькое существо, которое уже соприкоснулось с непостижимым для него миром.

— Если б я тогда знал… Если б я тогда знал… Если б мне могло прийти в голову!

В светлых глазах мальчика засветилось удивление.

— Видишь ли, в чем дело, я долго его разыскивал, мы с ним когда-то дружили, и я все время его разыскивал…

Увидев своего пассажира, шофер такси развернул машину и остановил ее у края тротуара, напротив ворот.

— Можно я поеду с вами? — в вопросе звучала мольба.

— У твоей матери сегодня трудный день, побудь с ней! Да и я сейчас не смогу говорить. Ты не обижаешься?

Ганс отрицательно покачал головой:

— Я не обиделся, но мне грустно. Я ничего, ничего не понимаю, а посоветоваться не с кем. Мне показалось…

Григорий на миг прижал мальчика к себе.

— Мы скоро увидимся в Берлине. А сейчас я должен ехать, скоро отходит мой поезд. До свидания!

— До свидания! Я уговорю маму вернуться домой как можно скорее.

Машина тронулась. Сердце Григория сжалось. Вот он стоит и глядит ему вслед, сын заклятого врага. Маленькое существо, уже познавшее зло и коварство взрослых. И он обязан защитить мальчика. Ибо для того и живет Григорий, чтобы сделать мир справедливым и прекрасным.

Знакомая дорога всегда кажется короче, чем незнакомая, но сегодня она не гладко расстилалась под колесами. Движение на шоссе увеличилось, приходилось уступать дорогу колоннам грузовых машин, пропускать вперед нарядные, быстроходные «роллс-ройсы» и «остины». Шофер такси злился, ругался, кидал вслед пассажирам язвительные реплики. Особенно раздражали его офицерские чины. Когда у закрытого светофора с ним поравнялся длинный блестящий «роллс-ройс» и остановился рядом, таксист вызывающе поглядел на морского капитана, сидевшего рядом с шофером, и с независимым видом стал насвистывать какой-то знакомый мотив. «Стража на Рейне[12]», — вспомнил Григорий. Наверно, и англичанин понял брошенный ему вызов. Не повернув головы, не удостоив наглеца даже взглядом, он опустил пониже боковое стекло и небрежно, но метко швырнул окурок прямо в окно соседней машины, словно бросил его в урну для мусора. Водитель такси разразился злобной бранью, но черный лакированный багажник «роллс-ройса» уже поблескивал далеко впереди.

В другой раз эта сцена насмешила бы Григория, но первые такты нацистского марша, которые дерзко насвистывал шофер, словно стрелы молнии, выхватили из мрака то, что он тщетно старался вспомнить вчера вечером и сегодня утром. Отрывок кинохроники, которым так гордился Бертгольд! В мельчайших подробностях всплывали перед глазами быстро мелькающие кадры, на которых Бертгольд вышагивал с самим фюрером, возглавив группу гиммлеровских приспешников. Но не лицо Гитлера, и не лицо Бертгольда сейчас привлекли Григория, а карикатурно смешной долговязый человек с напыщенно выпяченной грудью, который, сбившись с шага на какое-то мгновение, вырвался вперед и тотчас испуганно попятился, прикрыв рукой подбородок.

— Что это за чудак? — спросил тогда Григорий, кивнув на самодельный экран.

Бертгольд рассмеялся:

— Беднягу Лемке потом пришлось вырезать, когда кинохроникеры монтировали пленку.

Названная фамилия ничего не сказала Григорию и сразу же исчезла из памяти. Только позднее, уже в Кастель ла Фонте, когда судьба свела его с Лемке, неясное воспоминание о домашнем киносеансе в столовой Бертгольдов почему-то связалось с фигурой нового начальника службы СС. Он тогда отмахнулся от этого воспоминания: противны были и поездки в Мюнхен, и обручение с Лорой, и наставления ее отца.

Почему же теперь полузабытое вспомнилось с такой ясностью? Ах да, этот марш! Это же он гремел тогда в столовой, сопровождая хронику, гремел так громко, что заглушал озвученную пленку, и Бертгольду пришлось выключить радиолу.

— А ведь военный оркестр играл «Стражу на Рейне», — многозначительно подчеркнул тогда Бертгольд.

Да, «Стража на Рейне», улыбающееся лицо фюрера, торжественное — Бертгольда, долговязая, напыщенная фигура, которую потом пришлось «вырезать», — Лемке! Так это же Лемке!

Вздох облегчения, как после решения трудной задачи. Какое огромное значение в процессе мышления имеют ассоциации. Стоило этому болвану начать насвистывать… Погоди, погоди, а собственно говоря, по какому поводу тебе надо было копаться в своей памяти? Почему тебя так взволновал рассказ светловолосого парня в пивной? Какой знак равенства стоит между услышанным вчера и тем, что ты вспомнил сегодня? Неужели Ганс Брукнер — это Лемке?