Гроза на Шпрее

Григорий последовательно восстанавливает в памяти случайно подслушанный разговор. Теперь все приведенные в нем факты звучат значительно весомее. Особенно приметы Ганса Брукнера. Словно перечерченные на кальку, они точно совпадают с портретом хорошо знакомого когда-то человека. Он сразу не смог припомнить, с кем именно, потому что ни на минуту не допускал мысли, что Лемке остался жив. Невероятность предположения — вот что сбило Григория с толку.

А не теряет ли он рассудок сейчас? Пункт за пунктом он опровергает каждое утверждение Кристиана. Не их достоверность, а то, как они, отразившись в его, Григория, воображении, породили законченный образ. Разве мало людей высокого роста, разве мало кто из них рисуется своей военной выправкой, а у многих из-за нарушения функций щитовидной железы большой кадык? Недоразвитый подбородок тоже может быть следствием болезни. Людям вообще свойственно накладывать те или иные признаки на обычные шаблоны раньше увиденного. Так случилось и с тобой.

Эти рассуждения не успокаивают. Образ Брукнера-Лемке настойчиво стоит перед глазами. Нельзя пренебрегать догадкой, что Лемке удалось спастись. А это прямая угроза для нынешнего Фреда Шульца, в прошлом Генриха фон Гольдринга. Слишком много материала о его деятельности в Кастель ла Фонте собрал Лемке. И, должно быть, убедительного. Иначе он бы не решился доложить о своих подозрениях Бертгольду.

— Возможно, мне придется сегодня съездить в Хазенмор. Не могли бы вы отвезти меня туда? — неожиданно для себя обратился Григорий к шоферу.

Водитель мнется:

— Если в один конец, мне невыгодно. Вряд ли я найду там пассажира на Гамбург.

— Оплата в оба конца. Независимо от того, вернусь ли я с вами в Гамбург или задержусь в Хазенморе.

— Что ж, это меня устраивает.

— Тогда заедем в гостиницу, мне надо кое-что взять.

Вопрос шоферу — экспромт. Григорий еще окончательно не решил: ехать ему или нет. Если под личиной Брукнера действительно скрывается Лемке, тогда поездка очень опасна. Самому лезть в пасть волка — ведь, несмотря на все предосторожности, возможна совершенно случайная встреча. А что, если самому пойти в наступление? Явиться к нему в качестве официального представителя «Семейного очага», куда подано заявление о розыске Ганса Брукнера от такого-то или такой-то? Ну и завертится же он! Припугнуть, что его разыскивают, как военного преступника, за расправу, учиненную в Кастель ла Фонте… И что это даст? Опомнившись от внезапного испуга, он поспешит ценой моей головы приобрести себе защитников в высших правящих кругах. Пока что он спокойно сидит в своем закутке. Зачем же откупоривать бутылку и выпускать из нее дьявола?

Сомнения одолевают Григория. Когда в холле гостиницы портье вместе с ключом протягивает ему длинный конверт, он не сразу это замечает.

— Срочная телеграмма, пришла час назад… К сожалению, я не знал, где вас разыскать.

— Это не столь важно. Очень вам благодарен.

Текст телеграммы очень короткий, всего четыре слова:

«Приезжайте немедленно Берлин. Думбрайт».

«Вот сам собой и решился вопрос о поездке в Хазенмор», — думает Григорий, собирая вещи.

Но зачем его так срочно вызывает Думбрайт? Что там случилось?

Английская респектабельность, или сон в руку

Думбрайт был в ярости.

Он проклинал все на свете, в том числе и себя самого. Наверно, себя больше всего. Задержись он во Флориде на месяц, и все было бы хорошо. Теперь можно было бы вести себя как бог-громовержец! Греметь громами, метать молнии в этих бездарей, в этих слабоумных. А теперь громы и молнии обрушатся и на его голову.

Как Нунке мог допустить, чтобы школу отдали под начальство Шлитсена? Куриная задница он, а не начальник школы! А еще лезет учить других. «Если вдумчиво, спокойно проанализировать эти факты…» Да, уж ты проанализировал! Под носом у себя ничего не замечаешь, а туда же — анализировать! Мразь вонючая! За несколько дней два омерзительных события: самоубийство Гусева и побег Воронова. То, что Гусев наложил на себя руки — невелика потеря, дело не в нем. А вот резонанс среди курсантов, как они толкуют его смерть… Все уверены: Гусев сошел с ума после испытаний в аппарате, там его замучили. Вот и проводи дальше эксперименты! И виноват все тот же Шлитсен. Подобрал для испытаний пару! Один гигант, другой — паршивый недоносок. И аппарат запустили на полную мощность. В другое время дело о самоубийстве Гусева можно было бы замять, не выносить за стены школы. Подумаешь, производственный брак. Одним больше, одним меньше — значения не имеет. Но когда на этом же фоне неожиданно взрывается бомба… сотрясаются стены школы… пол уходит из-под ног, и вот-вот обрушится потолок… Такое уже не скроешь. За такое придется платить.