Гроза над Чохирой

Киммериец почувствовал, как в левое запястье, не защищенное кольчугой, впились чьи-то зубы. Он опустил глаза — на его руке, вцепившись в плоть, висела огромная, длиннее человеческого роста, пиктская гадюка. Не был ли то сам повелитель змей, в тело коего умел вселяться Сагайета?

Конан резко поднял руку, и тело змеи метнулось вслед за его движением; тогда, взмахнув зажатым в правой руке топором, он отсек голову огромной рептилии. Змея корчилась на полу в предсмертных судорогах, свиваясь в кольца, и в одном из бросков попала прямо на угли очага. Воздух наполнился вонью паленого мяса.

Тем временем Конан, похолодев, смотрел на свое запястье — на месте укуса выступили только две маленьких капли крови, но вокруг них быстро расползалось темное пятно, а рука онемела почти до плеча.

Нельзя было терять ни мгновения. Он бросил топор и выхватил из-за пояса нож, собираясь надрезать кожу в месте укуса и высосать смертоносный яд. Но в этот миг скорчившийся у очага и до сих пор неподвижный шаман поднял голову. Широко раскрытые глаза Сагайеты были холодными и лишенными всякого выражения. «Как у змеи», — мелькнула мысль в голове киммерийца.

— Варвар! Святотатец! — по-змеиному прошептал колдун. — Ты посмел убить великое существо, в которое временами переселялась моя душа… Но ты жестоко поплатишься за это!

Не отвечая, Конан метнул в Сагайету нож, но тот со змеиной ловкостью увернулся, и лезвие вспороло стенку шатра. Шаман вскочил и вытянул к киммерийцу костлявые руки.

Но убийственное заклинание колдуну произнести не удалось: Конан молниеносным движением подхватил с пола топор и, широко размахнувшись, вонзил его в тощую шею жертвы. Раздался глухой хруст разваливающихся шейных позвонков. Голова Сагайеты скатилась с плеч, его туловище бессильно осело на пол; багровый фонтан, ударивши из перерубленной шеи, брызнул в очаг. Зло зашипели политые кровью угли.

Перед глазами Конана плавали алые кольца. С трудом он отыскал свой нож и полоснул им по запястью. Брызнула кровь; киммериец прижался к ране губами и, сплевывая, стал отсасывать отраву. Но от потерял слишком много времени, и всю левую половину его тела уже пронизывала жгучая боль. Успеет ли он?.. Сможет ли?.. Конан стащил с себя ремень и крепко перетянул руку у плеча.

В это время до слуха его долетели отдаленные звуки начавшейся битвы. Суля по всему, дикари, так и не дождавшись появления змей, снова пошли в атаку — либо рассчитывая, что помощь придет попозже, либо надеясь на свое численное превосходство.

Конан вскочил на ноги. Забыв обо всем, он был готов бежать к полю боя, встать в строй вместе со своими солдатами… Но острая боль, словно молнией пронзившая тело, заставила его опомниться: он слишком хорошо знал, что любое физическое напряжение, разгонявшее отравленную кровь, обернется для него смертью. И он снова приник губами к разрезу на распухшей руке.

Наконец, его усилия увенчались успехом — через какое-то время киммериец почувствовал, что чудовищная боль понемногу начинает ослабевать. Опухоль больше не увеличивалась, и он даже мог согнуть посиневшую руку. Тогда Конан перевязал запястье клочком оторванной от рубашки ткани и, зажав в правой руке топор, а в левой, едва повиновавшейся ему, голову Сагайеты, вышел из шатра и направился в сторону протоки.

VIII

Призрачный лунный свет озарял несметное множество пиктов, переправляющихся через речной рукав. На другом берегу их встречал железный строй аквилонской пехоты — стена щитов и острия длинных пик. Кавалерия на правом фланге пока что бездействовала.

Капитан Лаодамас услышал окликающий его хриплый голос.

— Великий Митра! — изумленно прошептал он, обернувшись и увидев забрызганную кровью фигуру киммерийца. — Что с тобой случилось, Конан?

— Это сейчас должно интересовать тебя меньше всего. Почему твои люди не вступают в бой? У тебя был приказ атаковать дикарей, когда они будут на середине протоки. Копыта Нергала, чего ты еще ждешь?! Почти все пикты уже на нашем берегу!

— Но это не правилам, Конан! — запротестовал светловолосый капитан. — Согласно военному кодексу, бесчестно нападать на противника, когда он находится на переправе…

— Видит Кром, я терпел твою глупость слишком долго, но терпению моему пришел конец! Однако поговорим мы с тобой об этом позже…

С этими словами киммериец выпустил из рук топор и голову Сагайеты, после чего, подойдя к Лаодамасу, неожиданно подхватил его под колено и, выдернув ноги из стремян, сбросил опешившего всадника с коня. Взлетев в освободившееся седло, Конан нагнулся, поднял с земли свой топор и насадил на него отрубленную голову.

— Я прикончил Сагайету, колдуна пиктов! — проревел он зычным голосом. — Теперь нам нечего бояться змей! Вперед, парни! За мной! Рубите и колите!

Повинуясь жесту киммерийца, горнист протрубил атаку, и застоявшиеся кони рванула в галоп. Подняв свой топор, увенчанный головой пиктского шамана, Конан мчался впереди атакующей колонны, продолжая выкрикивать: «Сагайета мертв! Сагайета мертв!» Кавалерия аквилонцев бронированным кулаком врезалась в толпу дикарей и смяла их. Началась кровавая резня.