Гроза над Элладой

— Ну, держитесь, сукины дети! — зловеще пригрозил Кэм, занимая место по левую руку от Кана, Медис ворочал секирой справа.

Звенящий цепями клин башей с безжалостной методичностью продолжал рвать строй шестого когопула. Он продвигался ещё быстрее, чем прежде, поскольку даже бесстрашные Султаны в ужасе отступали перед бешено рвущимися вперёд Каном и Кэмом. Они видели, знали, что им не суждено сразить этих нечеловеческих сильных и изворотливых «малышей». Ещё немного, ещё. Противник Кана осел наземь — на месте головы его бил настоящий фонтан крови… И тут случилось то, чего никогда ещё не знала история Империи — охваченные суеверным ужасом Белые Султаны обратились в бегство.

Запасные тысячи не успели войти в бой, священный отряд не двинулся с места, оторопев — бежали Султаны! Весь левый фланг ахейского войска и половина центра очистились, но цепники и тысяча Тенция, быстро оценив ситуацию, отрезали путь отступления тем, кто дрался против южан. В окружение попало больше шести тысяч атлантов, и они продолжали драться. Тут уж нашлась работа и для щитоносцев Ритатуя. Фракийцы и Священный отряд двинулись на помощь Меласу, войска которого бились с четвёртым когопулом и конницей Муроба, пытающимися прорваться на левый фланг. Когда к беотийцам прибыло подкрепление, атланты убрались восвояси.

Сражение закончилось в ночной темноте, но спать утомлённым воинам было ещё рано — следовало немедленно перенести лагерь и закрепиться на новом месте. Поужинали уже под утро, спали до вечера и только потом взялись за подсчёты потерь и добычи. Всё имущество хорошо обеспеченного отборного когопула досталось победителям, но заплачено за него было дорогой ценой: больше пяти тысяч ахейцев полегло этом упорном бою, раненных и покалеченных было ещё больше.

Когда Ритатую доложили о потерях, архистратег немедленно направил на правый фланг две тысячи фессалийских пехотинцев. Войска фивян и этолийцев, прикрывая отборный отряд слева, тоже двинулись в наступление. Вилен, не успевший укрепить свой левый фланг, понял, что обстоятельства против него. Ему очень не хотелось снимать осаду с Коринфа, доведённого уже до предела, но фланговый манёвр ахейской армии вынудил его отступить, чтобы выровнять фронт. На сей раз, он был умнее — Белые Султаны оказались не в силах одолеть туземцев без резерва, поэтому когопул ветеранов разделили на три части и поставили их во втором эшелоне, подкрепив одновременно и фланги, и центр.

На следующий день войска коринфского тирана влились в состав союзной армии. И цари, и полководцы настаивали на немедленном сражении с захватчиками, но архистратег упёрся, будто племенной бык. Основания к этому были, и немалые. Во-первых, присоединение коринфян пока ни о чём не говорило. Запертые в городе, ослабевшие от скудной пищи и непрестанных вражеских штурмов коринфяне не были готовы к генеральной битве. Во-вторых, воины, собранные из разных областей Эллады, ещё не притёрлись друг к другу, для этого нужно было время. И последняя причина заключалась в ослабленности правого крыла армии, одержавшего блистательную победу, но едва не истёкшего кровью. Кроме того, о второй атлантской армии пока слышно не было, стало быть, торопиться не стоило; Ритатуй привык действовать быстро, но спешить не любил.

Роковая разведка

Победа над шестым когопулом оказала влияние не только на судьбу Коринфа. Кое-какие события произошли и у непосредственных участников славного боя. Энох, вопреки сопротивлению Кэнта ушёл на флот. Знаменитый Тин имел с Аркадцем небольшую беседу, после чего Орит также переселился с тверди земной на зыбкую корабельную палубу.

Мидана осталась одна, но ненадолго: несколько слов, произнесённых между Кэнтом и Тенцием, решили её судьбу — в десятке Норитов появилась ещё одна девушка. Кэм, награждённый лавровым венком, наотрез отказался вернуться в гвардию Аристарха, заявив, что не намерен бегать из подразделения в подразделение — ему и тут неплохо. А Венета, как ни бились её брат и Кан, с неменьшей категоричностью заявила, что остаётся в десятке.

Кан и Кэм продолжали наседать, тогда коринфянка призвала на помощь подруг и обратилась с вопросом к Фидию, хорошо ли она сражается. Сколько ни крутил десятник, сколько ни ворчал насчёт присутствия женщин в действующей армии, она твердила одно и то же: «Нет, ты скажи — я настоящий воин или обуза?» Перед таким жёстко поставленным вопросом и слезами, льющимися из зеленоватых, будто морская волна глаз, не смог устоять даже Фидий. Он пожал плечами и, смущённо посмотрев на брата и Счастливчика, вынужден был дать согласие на дальнейшую службу Венеты. А когда Кэм возмутился, десятник напомнил ему, что уход добровольца из строя до конца военных действий является дезертирством и карается по законам военного времени.