Пауза. Затем тяжёлый вздох понтифика, который явно не хотел говорить об этом, но понимал, что придётся.
— Карл VIII убедил венецианцев сохранять нейтралитет. И Мантуя, ищущая защиты у республики, сделает то же самое.
— Твои знакомства, кардинал Гримани и его семейство, нам обязанные?
— Это кое-что сын, но не так много, как мне хотелось бы. Но голоса наших доброжелателей и тех, кто более прочего опасается возрастания аппетита короля Франции, были услышаны дожем Агостино Барбариго. Он поможет нам, но тайно.
— Наёмники, Ваше Святейшество?
— Они, Мигель. Немного, около полутора тысяч, если повезёт, то две. И платить им будем мы.
Тор-рговцы! Порой желание урвать очередной кусок застилает глаза даже умным людям и опытным политикам. Мигеля аж перекосило, Раталли с Эспинозой невесело так усмехнулись. А Бьянка и вовсе шептала себе под нос ядрёные ругательства. Спокойными остались лишь я, Хуан де Борджиа-Льянсоль де Романи, ну и сам глава рода Борджиа, которого вообще сложно было прошибить до такой степени, чтобы эмоции отразились на лице.
— Мы возьмём эту подачку, отец, и даже поблагодарим, попросив прибавить. Но запомним! И жадность дожа, и неумение осознавать надвигающуюся угрозу. Кстати, если Венеция продаст Риму пушки или, на крайний случай, бронзу — это тоже будет полезно.
Понтифик вновь кивнул, принимая во внимания прозвучавшие слова. Скупиться в такой ситуации он даже не думал, понимая, что при проигрыше мы теряем чрезвычайно много. Затем продолжил на уже поднятую нами тему.
— Правитель республики Сиена Пандольфо Петруччи отказал нам в помощи. Надеется на то, что Карлу VIII будет не до него и он в разгорающемся пламени сумеет добиться своей цели, захватив всю власть.
— С Сиеной должно случиться то, что произошло с делла Ровере, — сверкнул глазищами Хуан Борджиа-Льянсоль. — Потом, когда минет французская угроза. Республика зажата между Папской областью и герцогством Флорентийским, они уязвимы.
— Потом, брат, сейчас нам не до этого наглеца, — покачал я головой. — И, возвращаясь к дипломатии… Как я понял, д’Эсте останутся нейтральными?
— Против дочери герцог Эрколе д’Эсте не пойдёт, пока она остаётся герцогиней Миланской, — сокрушённо вымолвил Александр VI. — Он нейтрален и останется таким, если только сам король Франции или его маршалы не совершат какую-нибудь глупость. Увы, сын, кроме Флоренции и Неаполя у нас не предвидится союзников среди италийских правителей.
Важная такая оговорочка! Родриго Борджиа понимал, что есть ещё Кастилия с Арагоном, но обращаться к ним значило поставить себя в заведомо подчинённое положение. Последнее средство, когда других не осталось. Поэтому не стоило тянуться за пузырьком с таким лекарством, которое хоть и излечит болезнь, но наградит таким количеством побочных эффектов, что мало не покажется.
Ладно, приняли во внимание и отставили в дальний угол памяти. Об оружии, войсках и дипломатии немного поговорили, теперь пришло время высокой политики, которая сама по себе способна многое перевернуть вверх ногами. Главное, чтобы сей переворот был к нашей выгоде, а не на пользу врагам.
— Теперь, когда участие Франции и её враждебность ни у кого сомнений не вызывают, пришло время, отец.
— Именно сейчас?
— А когда же ещё? — откликнулся я вопросом на вопрос. — Объявление о намерениях организовать новый Крестовый поход. Булла «О Новом Свете», где прямо указывается на то, что Рим будет решать, какие именно Ордена будут нести его знамёна за океан. Ну не нынешние же, право слово, все они либо враждебны нам, либо далеки от нужд семьи Борджиа.
— Первый год и столько булл…
— Так ведь все по делу, точнее по делам. Важным!
Собравшимся особенно разъяснять не стоило. Все понимали, какая следующая булла будет оглашена Папой Александром VI и какой эдикт будет ей предшествовать. Равно как осознавали и то, какую бурю эмоций и какие гневные вопли у многих недоброжелателей это решение вызовет.
— И тут, как я вижу, сидят будущие три магистра и один великий магистр возрождаемого ордена, — произнося эти слова, Родриго Борджиа смотрел последовательно на Мигеля, Ратилли, Эспинозу… и меня. — Завтра я подготовлю как буллу, так и речь, вдохновляющую войска на битву с врагами Рима и рода Борджиа.
— Никколо Орсини ди Питильяно, — внезапно произнесла Бьянка. — Он поймёт, что стал никем, что при нём остался лишь звонкий титул, но не власть. И Фабрицио Колонна, новый префект Рима. Пауки договорятся за пару дней.
— Не только они, а стоящие за ними рода, — уточнил Хуан де Борджиа-Льянсоль. — Внутри Рима появляются сразу два врага, действующих совместно.
Грозно звучит, да только вот возможности теперь у римского префекта куда скромнее, когда он лишился главного — контроля над городской стражей, которую переключил на себя понтифик. Ну не на себя лично, а на командующего гарнизоном, который не зависел ни от Гонфалоньера Церкви, ни даже от префекта. Они могли давать ему лишь советы, а вот отвечал он исключительно перед викарием Христа.