Гроза над крышами

Среди Школяров вторую сотню лет бытовала стойкая традиция: проходя утром, мысленно просить у Ансельмо успеха в учебе и особенно в испытаниях, а возвращаясь, благодарить за успехи, если таковые случались. Священники относились к этому терпимо, наставляя лишь, чтобы мальчишки не вздумали молиться статуе, ибо это и есть неприкрытая ересь. Вот и Тарик лишь в уме поблагодарил маркиза за очередную золотую сову, не заходя в мыслях дальше почтения. И положил у чугунного башмака медный шустак — в конце концов, отец Михалик скрепя сердце соглашался, что возложение денежки, равно как и цветов Птице Инотали, есть не поклонение языческому кумиру, а дань уважения, она же народный обычай (Тарик слышал, что другие священники настроены суровее, но это не писаный завет, а их личное мнение. Отца Михалика за то любили и уважали, что он во многом терпим и добр).

Там уже лежали два шустака и несколько медных грошиков — точно, сегодня везло в учебе не одному Тарику. К утру все монеты пропадут, словно в воздухе растают, и никакого волшебства в этом не стоит усматривать: все знают, что денежку ночной порой подберет житель нумера первого, дедуган Контарь, но что поделать, если это его полноправная мзда — все-таки он добросовестно выполняет по негласке обязанности хранителя памятника, очищает его от следов птичьего непотребства...

Тарик зашагал по родной улице степенно, как и подобает Мате- рущему Школяру, одному из трех ватажников. Со всех ног носятся только Недоросли...

Ага, вот они. Легки на помине, сорванцы этакие. На земле валялось несколько пахучих конских катышей, усеянных непереваренными зернами, и к ним, чирикая, слетались серые воробейчики. А поодаль, за деревом, притаились трое Недорослей, и один держал наготове расправленную сетку с четырьмя завязанными в тряпочки камнями по углам — ждал, когда воробейчиков слетится побольше.

Тарик прошел мимо, покосившись снисходительно. Наловив воробейчиков, детвора пойдет на берег речки, разведет костерчик и изжарит добычу, ощипав и нанизав на прутья. И слопает, конечно. Никого из них дома не кормят скудно, но жареха воробейчиков, Тарик знал по себе, — признак молодечества (очередная негласка). Само собой разумеется, Недоросли, став Школярами, это птицеловство оставляют навсегда.

— Морячок!

Его догнал один из птицеловов, рыжий Дальперик (это Малышами старшие не интересуются, а всех Недорослей со своей улицы знают по именам, как же иначе).

— Какой я тебе Морячок? — спросил Тарик беззлобно, попросту строго соблюдая негласки. — Соплив еще меня кличкой называть, за это и щелбан можно схлопотать запросто...

— Ну извини, это я сгоряча, прости сопляка...

— Прощаю, — сказал Тарик. — Коли уж научился по негласке прощенья испросить... Ты зачем своих бросил? Воробейчики улетят...— Да ничего они не улетят, Фидларик сетку кидать мастак. Тарик, мне завтра десятик стукнет.

— Поздравляю, — сказал Тарик. — И что с того?

— Известное дело что. Если стукнуло десять, можно уже проситься в Приписные, все по негласке... Тарик, можно я в твою ватажку попрошусь? Здоровски было бы...

— А почему в мою? — усмехнулся Тарик. — А не к Бадану или Зуху?

— Потому что ты лучший ватажник на нашей улице, все говорят, — и Недоросль заторопился: — Тарик, я, упаси Создатель, не говорю, что Бадан и Зух какие-то не такие, они тоже справные ватажники... но ты лучший, все согласны, кто у тебя в Приписных ходит, все трое... Вот я и думаю, как бы мне в четвертые...

Что греха таить, Тарику приятно было слышать, что его считают лучшим ватажником на улице — причем не такие уж малявки, отметим сразу же...

Он сделал вид, что задумался. У каждой ватажки есть Приписные из Недорослей, каковые, за редкими исключениями, становятся полноправными, когда перейдут в Школяры, — он и сам через это проходил два года, как все. Приписные для ватажников — что-то вроде рыцарских оруженосцев из старинных романов. Выполняют мелкие поручения — ничуть не обременительные и уж никак не унизительные, просто ватажники считают, что им уже не к лицу заниматься самим всякими мелочами, несолидно как-то. Как и обо всех Недорослях с улицы Серебряного Волка, он давно составил о Дальперике впечатление — довольно-таки благоприятное. Не плакса, не ябедник, малышню зря не обижает, проказлив в меру, все негласки знает и блюдет... Пожалуй что, такого и принять можно. Хорошо стоит сопляк: смотрит просительно, но отнюдь не подобострастно, — а на прошлой неделе Тумбарю как раз и отказали, потому что льстит и подхалимничает не в меру, а такое в ватажке не приветствуется...

Дальперик, видимо, решил, что Тарик раздумывает. Ну что же, пусть так и считает: принятие в Приписные — дело серьезное, на него не следует соглашаться моментально, подобно засидевшейся в девках дурнушке, с визгом в знак согласия отдающей ленту из волос первому же постучавшемуся в ворота жениху...