Гроза над крышами

— Никак он тебя там жулькнул, — сказал Тарик, постаравшись избежать насмешки в голосе, хотя ему было смешно — ну, вот и каменная вроде бы Пантерка поддалась зову природы человеческой...

— И вовсе нет, — серьезно сказала Данка. — Партан, правда, попытался к этому склонить, ничего не скажешь, политесненько так, ничуть не нахально, но я категорически не согласилась. Оказалось, это очень приятно, когда парень тебя целует и всякие шалости руками делает, особенно там... На траве я много чего позволила, сама себе удивилась. Но как представила, что он в меня торчок заправит, — страшноватенько стало. Девчонки говорили, жутко больно, вот только ни одна из них сама не пробовала, пересуды все. Вы ведь тоже ясности не внесете, никто из вас еще не жулькался, иначе непременно похвастались бы — я вас хорошо узнала... (Под ее веселым взглядом все чуточку смутились, но постарались этого не показать.) Мы там еще долго пробыли, до звезды Тачиталь, он говорил на ушко, что давно все умеет, сделает осторожненько и бережно, так что и больно не будет нисколечко, но я и тогда не согласилась, хоть и, что греха таить, разнежилась изрядно после всего, что он вытворял, и даже вот за собой не подумала бы... — она, чуть покраснев, опустила глаза (Тарик всерьез решил, что она, пожалуй, брала в ротик, не зря так запунцовела). — А когда мы уезжали, пришел проводить, только, понятное дело, стоял в

отдалении. Короче говоря, я после этого вроде бы как проснулась. Поняла до глубины души, что я еще и девчонка, что мне очень приятно, когда парни... — она вскинула голову и обвела всех грозным взглядом прежней Пантерки. — Только если кто насмешничать вздумает — в глаз получит как следует!

— Ну что ты, Данка, — сказал примирительно Тарик. — Никому и в голову не придет над тобой насмешничать, ты же старый друг. Проснулась в тебе девчонка? Так это ж распрекрасно, приятней и интересней тебе будет жить. Никто ведь над Клавиллой и Гизелкой не насмешничает, сама вспомни. И теперь-то, когда раскрылась, наверняка будешь на танцы в платьице ходить и все такое?

— А вот буду. Как Гизелка с Клавиллой.

— Молодец, — сказал Тарик, поднимая полегчавшую баклагу.

— А посему вторую и последнюю будем пить за Данкино пробуждение. Подставляйте чарки, на сей раз Данка первая, ей положено очередь не соблюдать, коли уж сегодня ее день.

Данка подставила чарку под густо-коричневую вкусно пахнущую струю, за ней придвинулись остальные. Тарик последним — это первую чарку ватажнику приглядно пить первым, а с последней обстоит как раз наоборот...

Пили, разумеется, степенно, глотками, пусть и не воробейчико-выми — как взрослые Мастера в «Уютном вечере». Только всеми презираемые Градские Бродяги торопятся влить в себя все, что налито. Ну, предположим, подвыпившие самые степенные люди тоже пьют отнюдь не чинно, но они-то потребляли по чуточке, от которой ни за что не захмелеешь...

Данка больше не волновалась после того, как ее известие (пусть ошеломительное, положа руку на сердце) приняли как должное. Никто и не подумал упрекнуть, что скрывала столь важное от старых друзей. Тарик в первую очередь: у него самого лежал увесистый камень на душе, он скрывал нечто гораздо более важное — но утешал себя тем, что это ненадолго и, когда удастся узнать побольше, обязательно расскажет... Когда допили, завязали чарки обратно в узел, а узел спрятали в сундук. Окончательно приободрившаяся Данка рассказала, что опять отколола Кутерита-Болвашка, еще в Недорослях прозванная так за несказанную глупость (из-за которой в Школариуме постоянно, а не день-два, как наказанные, сидела за партой с ослиной головой). Что занятно, она сама бесхитростно рассказывала, какую глупость сваляла на сей раз. Вот и теперь. Маманя ей сказала мимоходом: мол, и тебе, доченька, придется замуж выходить, и не так уж много годочков ждать осталось. Кутерита не имела ничего против такой участи, однако жалобно промолвила:

— Хорошо тебе говорить, маманя: ты-то за папаню выходила, а мне за чужого человека придется...

Хохот грянул такой, что несколько голубей сорвались с насиженных мест и пометались под крышей, прежде чем успокоиться. Пожалуй, из этого выйдет настоящая байса и, как часто бывает, начнет вольно разгуливать в народе уже без упоминания имен и названия улицы...

Вроде бы все обговорили, но Чампи вдруг спросил:

— Пантерка, ты что, с этим Бадишем ходить собираешься? Упрямый, ничего не скажешь: три раза от тебя в глаз получал, но не отступался. Точно, всерьез запал. И на мост Птицы Инотали звал...

— Ну и собираюсь, если предложит, — сказала Данка чуть настороженно. — А что такого? Про него ничего худого не

скажешь.

— Да нет, худого я не говорю. Твое право. Я просто подумал... Тут получается головоломный вопрос. Если Бадиш будет с тобой ходить, обязан выкупное платить согласно старой негласке...

— И заплатит, — уверенно сказала Данка. — Он парень поли-тесный, негласки уважает, и прирабатывает неплохо, да еще в потрясучку ему везет, как у нас Тарику.