Внезапный порыв ветра… портрет осветился, и страшные глаза женщины по имени Бренда обожгли Полину, пронзили мозг, проникли в потаенные глубины ее личности. Со сдавленным воплем Полина попыталась встать, ноги не держали ее. Запрокинула, сжимая руками, голову… Серебряные облака, обрамленные черными верхушками деревьев, закружились вокруг нее в бешеном хороводе, и Полина поняла, что сходит с ума. Эти секунды последние, когда она помнит и осознает себя. Жалобно скуля, она скорчилась у надгробия… Затихла и без чувств медленно повалилась на бок.
Пини вздохнула с досадой – проспала. Уже час, как надо бы встать – вон, как солнце светит в окно. Новая наложница отца – девушка строптивая, но очень приятная. И она спасла отца! Он, конечно, не подает вида, что признателен… Но то, что он препоручил Наоми (странноватое имечко!) ее, Пини, заботам – говорит о многом.
Быстро встала, потягиваясь, зарядку делать некогда. Как-то не по себе… Она не надралась вчера, случайно? На радостях… Нет, голова не болит. Странное чувство усилилось, когда стала одеваться. Новое платье! И обувь. Подарочек отца? Сюрприз? И какой странный фасон! Впрочем, ей идет. И, тоже загадка: одевать его привычно, словно носила раньше. С туфлями та же история. Пройдясь по комнате, Пини решила, что и обувка ей нравится. Повернулась к двери и только тут обнаружила, что не знает, куда идти.
Большая, светлая комната, где она проспала всю ночь и часть утра – ей совершенно незнакома. Она чем-то неуловимо напоминает ее прежнюю, но и только. Потолок выше, окна больше, обстановочка… М-м-да. Шикарная. Картина над дверями изображает вид на Большую бухту из Гнезда.
Никогда не видела она таких огромных зданий! У нее кружилась голова, пока она считала этажи. …Девяносто пять, девяносто шесть. Сама она находилась, по всему видно, на этаже где-то пятидесятом. Теперь ясно: она все еще спит. Возможно,… попробовала орхи, дура. Голубеющий вдали изгиб Тонкого мыса показался спасительной соломинкой. Если бред, то бред систематический, в нем есть что-то от правды. Она видит Вагнок, но причудливо измененный.
Пини отвернулась от устрашающего вида и глубоко подышала, чтоб успокоиться.
– Я – Картиг Пенелопа, двадцати одного года. Позавчера негодяй Арни устроил на моего отца Вагариуса – Хозяина Острова, покушение, счастливо предотвращенное… – сказала вслух, немного пугаясь своего дрожащего голоса. – Я – совершенно нормальная. Сейчас закрою глаза, открою их снова и проснусь.
Старательно проделала эту манипуляцию. Ужас не исчез. Беспомощно развела руками, собираясь заплакать.
Дверь распахнулась. На пороге стоял очень старый человек, одетый в черное, с землистым лицом и ввалившимися глазами. Пожевал бескровными губами, присасывая искусственную челюсть. Наконец сказал:
– Не стоит волноваться. Рассудок ваш в порядке. А легкая дезориентация вскоре пройдет. Скажите мне: помните ли, что болели?
Пини вздрогнула.
– Да! Теперь да. Я, что орхой увлеклась?
Старец скупо улыбнулся.
– Отнюдь. Вы благоразумная молодая женщина. Следуйте за мной.
– З-зачем?..
Он усмехнулся, оценивающе разглядывая Пини.
– Вы же хотите получить ответы на ваши вопросы?
Лифт, движущийся не только вниз, но и горизонтально. Коридор с высоким узорным потолком. Приемная. За ней вторая. Третья. Молодые мужчины в красивых мундирах, такие же эффектные женщины. Одна из них спросила другую:
– Как там наша жабочка?
– Дуется.
– Уже лучше. Вчера так рвала и метала. Ничего, закон этот подправят и снова предложат Госсовету. А там и сама докумекает, что лучше…
Главная, (Пини ясно осознала это), дверь медленно отошла в сторону. Спутник Пини легонько подтолкнул ее в спину.
Кабинет правителя. Средоточие власти. Обитель высшей мудрости… И т. д. и т. п. и пр. и пр. А вот и он сам. Вернее,
– Наоми!? Ты что здесь делаешь? Где отец?..
Она подошла к Пини, обняла, усадила на диван.
– Хорошая моя. Радость моя. Любимая моя, не бойся. Рядом я, рядом доктор Гаяр.
– Что со мной, Наоми? Что творится вокруг? Этот маскарад… – у нее запершило в горле.
– Пини, родненькая… Все хорошо. Я не надеялась, теперь сознаюсь, на удачу. Но все обошлось.
– Что обошлось? – шепотом переспросила Пини.
Наоми сдвинула брови.
– Я не собираюсь тебя мучить. Слушай меня: сейчас не двадцать седьмой год, а пятьдесят девятый.
– Что?! – Пини показалось, что она теряет сознание, но напрасно она ждала – беспамятство не наступило.
– Тысяча триста пятьдесят девятый. 8 апреля.
Она крепко обнимала Пини, гладила ее волосы, от нее исходило спокойствие, но… несколько нарочитое, словно Наоми сама боялась чего-то.