Гроза Византии (сборник)

– Не по своей! Кто же решится сам покинуть родную сторону, ты права… Так слушай же! Тяжело мне, а все поведаю я тебе… слушай… Там, в родной мне стране, на берегах Днепра, жили наши роды. Мы жили в долинах вокруг высот, на которых стоял наш город – Великий Киев. Полянами нас всех звали другие племена. Жили мы мирно, никого не трогали, не обижали, хотя нас было много. Неподалеку от нас в дремучих лесах жили древляне. Нашего корня было это племя. Говорили они одним языком с нами. Мы их понимали, а они нас. Одним богам мы молились и жертвы приносили, только нравы да обычаи у нас были совсем разные: древляне как звери дикие лесные жили – грабежами промышляли, вечно в раздорах между собой были, а наши роды тихие, смирные, хлеб растили, торговали с наезжими гостями в Киеве, сбывали им, что из земли потом да кровью своей добывали, а о битвах, о войнах не только что друг с другом, но и даже с обижавшими нас племенами не помышляли… Да и к чему эти войны? Все ведь мы – родные были, недаром на всем пути великом из варяг в греки и далеко окрест все, кто жил там, одним именем – славянами – назывались: и у нас на Днепре, и на великом озере славянском Ильмене, и все, все мы, сказал уже я, одинаково говорили и одним богам молились. Но однажды пришла беда: не смогли мы больше в мире и согласии жить. Начались между нами ссоры да раздоры пошли, и не стало меж нами правды; что на Ильмене, то и на Днепре кровь братская рекой полилась. Род теперь постоянно враждовал с родом, и чаще всего по пустякам, и внимания не стоившим. Оттого-то, хоть и много было нас и сильны были мы телом, духом слабее детей были… Всякий, кто хотел, мог явиться к нам, воевать нас и всегда побеждал. Будь между нами согласие, не было бы народа равного нам в целом свете! Но что же поделать, если судьба не давала нам этого, оттого и гибли мы… Так, должно быть, предопределено славянским племенам во веки веков… Однако даже при этих раздорах мы жили счастливо, особенно тот род, к которому я принадлежал. Этот род славен был богатством своим и красотою своих дев голубооких. Все окрест уважали его. К старикам его приходили даже дикие древляне, если хотели ссоры свои разрешить не кровью, а мирным правдивым словом. Не смущались даже тем, что во главе рода не старик стоял, опытом прожитых лет славный, а только что пришедший в зрелый возраст родич… Впрочем, нет, не так я говорю, больше пятидесяти зим было этому старейшине, когда сородичи его над собой поставили. Был он человек добрый, справедливый, хотя и в обиду никогда своих не давал. Знали его не только в родах окрест, но в самом Киеве с почетом встречали, когда он приходил зачем-нибудь туда. Итак, счастливо правил он этим родом своим многие годы… Только, сказал уже я тебе, дитя, что не знают смертные, где конец счастья, где начало горя – так они близко друг с другом соединены. Стал думать этот старейшина, что боги будут всегда милостивы к нему…

– Ты говоришь, Лука, боги? Разве там, на твоей родине, не веровали во Христа?

– Нет, дитя, там не знали Его тогда, а может быть, и теперь не знают.

– Но кому же там молятся?

– Кому? Главе всех богов – Перуну-громовержцу, злому Чернобогу, доброму Волосу, веселому Лелю…

– Истуканам?

– С виду истуканам, пожалуй, но на моей родине этими истуканами изображались великие силы природы. Однако ты меня перебила… Узнай же, что случилось. Пришли в мой край злые люди, это были варяги, они из-за дальнего моря шли по своему обычному пути сюда. И прежде они часто проходили мимо, но никогда ни мы им, ни они нам зла не делали. Дружно всегда жили. Они выменивали у нас хлеб и шкуры на свое железо и оружие. Так шли многие годы. Тут вдруг они явились к нам не с добром, с мечом. После я уже слышал, что вышли у них распри с приильменскими родами, и покорили они их, потом и к нам явились с военною грозою… Ну могли ли мы им сопротивляться? В ратном деле они очень искусны были, мы едва умели в ряды построиться. Так и не сумели мы защитить себя от врага. Помощи нам ниоткуда не было. Все соседние роды разбежались, и остался только мой род, один на один со врагом лютым. Кто успел в лес к древлянам убежать, тот спасся; больше всего побили на месте, многих также в плен забрали и с собой, вот сюда – в Византию, как рабов увезли.

И старейшина увезен был со всей семьей своей как раб. Были у него жена, с которой он душа в душу прожил, дочь твоих вот лет – красавица, сын с женой и сыном маленьким. Так их всех и взяли. В Византии на рынках рабов семьями всегда охотно покупали. Варяги рассчитывали продать их там или на своих выменять. А тут еще славянский старейшина… За него рассчитывали взять больше, хотя он и немолод был. По дороге, пока морем плыли, они обращались хорошо со всеми своими пленниками – никого не обижали, кормили, поили, ничем от себя не отделяя, работать заставляли – когда вихря не было, грести мы должны были, – да это ничего было, легко. Старейшина плененный только грустил тогда. Еще бы! То первым человеком был, а то вдруг жалким рабом стал… Так переменчиво счастье людское!