Гроза Византии

Зоя же с умыслом не выходила к молодым славянам. Она желала дать им время оглядеться, освоиться с своим положением и, вместе с тем, подыскивала способы не только к их освобождению, но и к тому, чтобы дать им обоим возможность вернуться в родную страну на Днепре.

За это время ее несколько раз навестил вождь «голубых» эпарх Анастас, пользовавшейся из-за болезни Вардаса расположением матроны. Он сообщил ей, что македонянин Василий быстро возвышается, что его положение фаворита императора становится все прочнее и прочнее уже по одному тому, что Михаил почти что не может обходиться без его совета.

О Никифоре ничего не было слышно. Зоя мало-помалу начинала успокаиваться.

Более покойная, она могла теперь явиться с сиротам, которым она дала приют в своем роскошном доме.

Изок и Ирина встретили ее появление громким криком радости.

Наконец-то они увидели ту, которая была так добра к ним в это время. Ирина с восторгом протянула к ней руки, Изок благодарным взглядом смотрел на нее.

Зоя была растрогана этой встречею.

— Дети, вижу я, что вы благодарны мне, — говорила она с ними, прижимая к своему сердцу Ирину и протягивая руку Изоку. — Вижу это и чувствую себя счастливой… Видно, не совсем я покинута судьбой, пославшей мне вас… Счастливы ли вы?

— Благородная госпожа, — ответил за себя и за сестру Изок, — мы всем довольны здесь, в твоем доме, и, родись мы в Византии, счастливее нас не было бы в целом мире! Но подумай сама, можно ли быть счастливым вдали от родины, в позорном плену?…

— Ты прав, Изок, я понимаю тебя… Но что ты скажешь, если я нашла средства доставить вам и это счастье?…

— Неужели? О, благородная госпожа! Перун вознаградит тебя за эту доброту!… А мы?… Чем мы, бедные сироты, можем отплатить тебе за это?

— Вы вспомните обо мне, когда будете у себя… Поклонитесь величавому Днепру и передайте его приволью вздох моей груди… Знаете, на этих днях в Константинополе на ипподроме должно будет происходить ристалище. Когда весь народ и приближенные императора будут на ипподроме, мои рабы выведут вас отсюда и проводят на трирему «морское судно», которая и отвезет вас на родину.

— А сама ты?

— Я! Что вам до меня?…

— Но ты — такая же славянка, как и мы…

— Для меня все кончено… Я должна кончить мою жизнь здесь… Так, верно, суждено мне при рождении!… Но не будем говорить об этом… Итак, вы видите, что все благоприятствует тому, чтобы вы, дети, вернулись на родину.

— Не знаем, как и благодарить тебя, добрая госпожа!

— Расскажите мне о своей жизни…

О Днепре…

О вашем отце…

Завязалась мирная беседа. Изок повел речь обо всем, что делалось на родине. С нескрываемым восторгом рассказал он, как явились на Днепр норманнские витязи Аскольд и Дир, как они помогли полянам освободиться от хазар и, наконец, стали сама править полянами, защищая их от набегов буйных соседей за очень умеренную дань. Большое место в этом рассказе Изока заняли и похождения его отца, Всеслава, ставшего одним из приближенных к Аскольду витязей.

— А о сестре своей не вспоминает ваш отец? — тихо спросила Зоя, перебивая рассказчика.

— Он часто говорил мне о ней…

Изок хотел еще что-то прибавить, но заменявший дверь занавес в это время с шумом распахнулся. Зоя даже вскрикнула от неожиданности, но тотчас же успокоилась: в стремительно вошедшем мужчине она узнала эпарха Анастаса.

Он был бледен, тяжело дышал и, едва войдя в покой, тотчас же упал на сиденье.

— Зоя, Зоя! — прошептал он. — Грозит беда!

— Что с тобой, Анастас? Какая беда? Кому?

— Прежде всего им, — указал он на Изока и Ирину, — а потом, может быть, и тебе…

— Что же случилось?

— Михаил отдал приказ схватить их…

— Не может быть!

— Я знаю это из дворца… Пусть они бегут… Но поздно!… Слышишь?… У входа раздавался топот многих ног, бряцанье оружия.

— Именем императора! — послышался хорошо знакомый Зое насмешливый голос Никифора.

23. КОВАРСТВО

Напрасно Зоя была так спокойна относительно Склирены. Ближе, чем кому-либо другому, ей должен был быть известен мстительный характер подруги…

Склирена занимала в Константинополе такое же положение, как и Зоя. Она была вдова сенатора, но предпочитала свободу брачным узам, хотя в Византии того времени они были вовсе не тяжелы.

К Изоку она питала чисто животную страсть, а так как ее чувства были не разделены, и страсть осталась не удовлетворенною, то она разгорелась еще более и охватила все существо Склирены.

Когда Никифор рассказал ей о том, что Зоя отняла у него Изока (об Ирине он нашел нужным умолчать), Склирена сразу почувствовала, как в ее сердце вспыхнула ненависть к подруге. Марциан был прав, когда сказал Никифору, что ревность женщины можно всегда направить по какой угодно дороге. Так и случилось со Склиреной. Она не желала знать, какие побуждения заставили Зою поступить так, и была уверена, что подруга завладела для самой себя предметом ее страсти.

Злоба ее прежде всего выразилась тем, что она изорвала в клочья драгоценную шаль, привезенную из далекой Индии, но это нисколько не облегчило ее.

— Что же делать! — воскликнула она. — Я пойду и вырву ей глаза.

— И ничем не поможешь своему горю…