Гроза Византии

— Пусть он отправится в Киев под видом купца и приготовит их на пути, — подал совет Василий.

Вардас ничего не ответил. Он опять глубоко задумался.

В его душе боролись между собой самые разнообразные чувства.

Нельзя сказать, чтобы среди них особенно говорила жалость. Все-таки Вардас был сыном своего века, но он в это время был болен, ждал каждую минуту смертного часа, и заботы о душе, о будущей жизни, занимали его. Однако эта борьба продолжалась в его душе недолго.

Сознание необходимости преступления ради пользы отечества взяло верх. — Пусть так, я согласен, — пробормотал он. — Ты отпустишь мне этот грех, Фотий?

— Можешь быть в этом вполне уверен, дядя, — ответил патриарх, — этот — точно так же, как и все другие.

— Тогда пусть Василий вернется к купцам и объяснит им, чего от них ждет Византия, а потом мы призовем Фоку и объясним ему, что нам нужно от него… Иди, Василий…

Македонянин с низким поклоном патриарху вышел из покоя.

Валлос и его товарищи ждали с замиранием сердца его возвращения.

— Что потребуют с нас? — шептались между собою купцы.

— Только бы не наших голов…

— Но за что же?

— Разве при дворе Михаила-пьяницы спрашивают — за что?

— Но — тсс!…

Василий снова появился перед ними и обвел их своим испытующим взором. — Слушайте, вы! — заговорил он, складывая на груди руки. — Я уже говорил вам, что умирать человеку все равно где…

— Помилуй, могущественный! — завопили купцы, падая на колени перед ним.

— Встаньте и слушайте! Я передаю вам слова нашего могущественного и великого порфирогенета, даже тень которого вы недостойны видеть… Вы немедленно отправитесь снова на Днепр, в Киев, и устроите так, чтобы эти варвары приняли вас в своем покое; там вы поднесете им богатые дары от себя… Вот, что вы должны сделать…

— Великолепный, нас ждет там смерть! — воскликнул Валлос.

— Умрете вы в Киеве или в Константинополе — не все ли равно? Если же вы умрете в Киеве, то спасете ваши головы… Может быть, вы родились под счастливой звездой. Но что об этом говорить! Как я вам сказал, так и будет! С вами отправится еще один человек, с которым вы должны обращаться с почтением, а чтобы вы не посмели убежать, то на ваш корабль будут даны мореходы с военных судов… Согласны?

Купцы из этих слов поняли, что всякое сопротивление излишне.

— Согласны, — разом ответили они, — мы готовы сделать по твоему слову!

— Не сомневаюсь, — ответил Василий.

15. К ЦЕЛИ

Кто может сказать, какими путями распространяются тревожные вести и иногда доходят до людей, от которых более всего хотели бы их скрыть? Вардас, Фотий и Василий более всего желали скрыть принесенное купцами известие от своего повелителя, и оно, между тем, дошло до него очень скоро.

Михаил не на шутку встревожился, когда узнал о предстоящем набеге варваров.

Ему не было никакого дела до Византии, он боялся только за свою жизнь, которая все-таки более, чем что-либо, была в опасности.

— Варвары, варвары! Опять эти несносные варвары! — кричал он, мечась как сумасшедший по своему роскошному покою. — Это — заговор! Меня хотят лишить престола, вот и навели теперь мои враги варваров на Византию.

— Успокойся, величайший! — пробовал останавливать его Василий. -Византия по-прежнему верна тебе и сумеет всегда защитить тебя грудью своих сынов от всяких варваров…

— Знаю, все знаю… Ты один только, Василий, заслуживаешь моего доверия, — кричал порфирогенет, — успокой меня, скажи мне: гвардия за меня?

— Да, светлейший…

— А народ?

— Точно также… Народ по-прежнему обожает тебя и считает своим солнцем.

— А все-таки я ему не верю, этому народу… Он коварен и лжив. Я ему давно не устраивал ристалищ, и он забыл меня.

— Нет, нет не тревожь себя напрасно, в порфире рожденный, — народ за тебя… Займись пока делами государства, тебя ждут на пире, и, если ты не покажешь пирующим своего лица, они и в самом деле подумают, что ты испугался каких-то варваров.

— Ты прав, Василий, прав, как всегда… Действительно, нельзя подавать этим людям вида, что мы смущены…

— Тогда подать знак к началу твоего великолепного пира?

— Подай, Василий!

Македонянин удалился.

Ему до крайности был отвратителен этот перепугавшийся до последней степени человек, дрожавший при одном только намеке на опасность для своей жалкой жизни и забывавший в то же время о судьбе целого народа.

Мысли Василия при этом принимали все более и более определенный образ.

"Не настал ли, наконец, удобный миг? — теперь уже смело думал он, не страшась, как прежде, своих мыслей. — Отчего мне не воспользоваться тем смущением и ужасом, которое овладеет Византией при первой вести о приближении варваров? Случай удобный, и упускать его нельзя… Мне кажется, что императорская корона подходит моей голове… Тогда отчего же и не надеть ее?… Только для этого нужно удалить во чтобы то ни стало на это время Михаила из Византии. Но как?

Василий задумался.

Вдруг он ударил себя рукой по лбу.