Гроза Византии

— Я иду, чтобы исполнить мою клятву, — глухо ответил он.

— Не измени ей!

— Не бойся этого! Прощай!…

После Аскольда обняли Всеслава Дир и знатнейшие скандинавы.

Берега Днепра огласились восторженными криками уходивших, плачем и воплем женщин.

Но вот на княжеском струге затрубили в рога, взвился парус, и струг медленно отошел от берега Днепра и вышел на середину руки.

Следом за ним другой, третий, четвертый…

Стругов было так много, что княжеский давно уже скрылся из глаз, а средний только что отчаливал от берега.

Почти что на закате ушел последний струг, и оживление на Днепре разом сменилось мертвой тишиной.

За день было пережито так много впечатлений, что теперь каждый спешил на покой, забыться сном после треволнений дня.

Аскольд мрачный и угрюмый сидел на корме своего струга. Он был совершенно безучастен ко всему происходившему вокруг него. Как сквозь сон, он услышал, что запел скальд Зигфрид.

В поход пошли сыны Одина,
Чертоги светлые их ждут,
Среди сечи павшего, как сына,
Встречает божеский приют.
Смелей, смелей!
Отваги полный
Ведет нас в сечу славный вождь;
Не страшны нам морские волны,
Мы на врага падем, как дождь…
Щиты отбросим мы далеко,
Возьмем секиры и вперед!…
Там, в небесах, хотя высоко,
Валгалла светлая нас ждет.
Не вспомним мы на миг единый
О жалкой смерти на земле,
Умрем мы все, сыны Одина,
С печатью счастья на челе!…

Громкие крики восторга с ближайших стругов были ответом на эту песнь всеми любимого скальда.

Всем было весело, у всех было легко и отрадно на душе. Только один Аскольд был угрюм и мрачен.

Путь быстро летел.

Пороги по приказанию Аскольда прошли волоком. Он хотел сохранить людей и свои легкие суда на будущее и счел за лучшее потерять несколько больше времени на волок, чем рисковать своей дружиной.

Вот и устье Днепра…

За ним раскинулась необозримая гладь морская…

Но скоро и она оживилась. Все Черное море у правого своего берега так и белело парусами стругов…

Гроза надвигалась на Византию.

18. ПАТРИАРШЕЕ ПРЕДСКАЗАНИЕ

Весть о неудаче, постигшей Фоку и купцов, уже была принесена в Византию…

Теперь Василий Македонянин узнал, куда скрылась Зоя. Однако он все еще не понимал истинных причин ее бегства. Изок и Ирина, жившие у него, сами ничего не знали. Они могли сказать только одно, что в темницу приходила какая-то богато одетая женщина, которая увела от них их добрую покровительницу и заключенного вместе с нею патриция.

Ни Изок, ни Ирина не успели узнать еще о том родстве, которое связывало их с Зоей. Они считали ее просто доброй женщиной, охранявшей встреченных ею сирот исключительно из чувства сострадания. Василий же, прочтя оставленные Зоей таблицы, понял, что у беглянки были особые основания просить его заботиться о детях.

Брат и сестра жили в его покоях, ни в чем не нуждаясь. Теперь высокое покровительство такого важного лица, каким стал Василий, вполне охраняло Изока от всяких посягательств на него Склирены, Ирине же после казни Никифора бояться было нечего.

Но вот по всей Византии разнесся слух, что «варяги» — так называли их здесь ввиду одноплеменности их с наемной гвардией императора — уже в Черном море, уже близко от Константинополя.

Ужас напал и на царедворцев, и на чернь.

Вардас, Василий Македонянин и Фотий почти что не расходились в это время, проводя его в постоянных совещаниях.

В них одних сохранились остатки энергии, они одни думали за всех и старались защитить Константинополь.

Но, увы, возможности для этого почти что не представлялось. В Константинополе не было войск, способных бороться с грозным врагом — все они были на границе Персии. В Константинополе не было даже порядочного оружия, он был беззащитным…

Что делать?

— Грозные времена наступают, — говорил Вардас, — хоть бы умереть теперь, чтобы не видеть, как варвары станут неистовствовать в граде царя Константина.

— Ты малодушен, Вардас, — попробовал возразить Василий, — может быть, мы еще успеем получить нужную помощь.

— Откуда? Не с неба ли ее ждать? — ядовито отозвался Вардас.

— Отчего же и не с неба? — удивленно спросил присутствовавший при этом разговоре Фотий.

— Дождешься! — сказал Вардас.

— И ты, христианин, говоришь так! — в ужасе воскликнул Македонянин.

Вардас спохватился.

— Прости меня, я не то хотел сказать, Василий, — совсем другим тоном заговорил он. — Я хотел сказать, что в Константинополе мало, по всей вероятности, угодных небесам.

— Тогда следует преклониться со смирением пред этой карой…

Голос Василия был так суров, что Фотий счел нужным по возможности загладить это невыгодное впечатление.