Гроза Византии

— Никто не помешает мне, старик, — гордо ответил Аскольд. — Если бы не только что ваш Бог, но даже сами Один и Тор явились предо мной и встали на защиту этого города, я бы и с ними вступил в борьбу.

— Замолчи! Ты ли, слабый, ничтожный человек, дерзаешь вступить в борьбу с Божеством? Знай же! Это говорю тебе я, служитель Бога живого: волоса не упадет с головы ребенка, живущего в городе святого царя Константина. Святая Дева — защитница всех, ты же будешь посрамлен, и только жалкие остатки твоего войска вернуться на родину!

Аскольд был суеверен, а старик говорил с таким убеждением, что впечатление его речи неотразимо действовало на суеверного норманна.

— Кто может остановить меня? — пробормотал он.

— Силы небесные! Им же нет числа… Гляди, гляди! Вон, на небе -видишь? Святая Дева простирает над городом покров свой!

Какая-то невольная сила повлекла взор Аскольда на небо. К ужасу своему и удивлению, он действительно заметил там, среди облаков, следующее явление. Среди облаков образовалась как бы человеческая фигура с простертыми вперед руками. Раздраженное воображение поддалось убежденным речам вдохновенного старика, и Аскольду показалось, что эта фигура приняла вид женщины необыкновенной красоты. Он ясно видел, что женщина в простертых руках держит какую-то одежду, которой, как казалось витязю, она покрывала осажденный им город…

Громкий стон и плач заставили его опустить глаза на землю; там восторженно рыдал на коленях вдохновенный старик. Когда Аскольд снова взглянул на небо, там уже ничего не было видно…

Сердце суеверного норманна трепетало от какого-то тревожного предчувствия…

23. ПАТРИАРХ И ЮРОДИВЫЙ

Итак, спасения византийцам ждать было неоткуда. И высшим сановникам точно так же, как суеверной черни, приходилось ждать только защиты сил небесных, одного только чуда…

— Чуда, чуда! — громко говорил сам себе патриарх Фотий, остававшийся один в своих роскошных покоях. — Да разве можно ждать чуда для города, где на бесчисленное множество нечестивцев не наберется и десятка праведников… Чуда для столицы государства, разлагающегося, зараженного всякими пороками!… Эти люди явились как бы мстителями за все преступления, совершенные Византией… Судьба! Да, эти варяги -мстители…

И вдруг патриарху вспомнились святые слова: «Мне отмщение, и Аз воздам».

Какими-то особенными, пророческими показались ему они в эти тяжелые мгновения.

Фотий на патриарший престол попал случайно. Он никогда не готовил себя к духовной деятельности. Это был человек науки, замечательно образованный для своего времени. Современники удивлялись разносторонности его знаний. Его «Библиотека», составленная им для брата, была энциклопедией его времени. Не было той отрасли науки или знаний, которая не была бы изучена этим человеком. Каприз или, вернее, политические соображения заставили Вардаса, сместив Игнатия, поставить на патриарший престол своего племянника. И здесь он оказался еще величественнее, чем среди блестящих придворных императорского двора. Фотий был страстным патриотом. Он любил свою родину более всего в жизни. Для славы ее он готов был на все — даже на нарушение заветов святых отцов, конечно, когда это касалось частных случаев и святость церкви не могла пострадать, но в общем он свято верил в основы своего православного вероисповедания, и, когда Рим, по настояниям германских и франкских императоров, цинично отверг некоторые из них, Фотий, ясно сознавая все бессилие Византии пред могущественным Римом, решительно вступил за правоту православия в тот великий религиозный спор между Востоком и Западом, который продолжается до настоящего времени.

И теперь этот талантливый и даже гениальный человек терял голову пред очевидной бедой…

— Чудо, чудо! — хрипло повторил он. — Да, на него надежда! Буду молиться о чуде!

Он опустился на колени перед своей божницей, но молитва не шла ему в голову. Фотий с тоской поднял глаза на изображения святых, и прямо на него с старинной иконы глянул кроткий лик Богоматери…

Патриарх припомнил, что это изображение взято из Влахернского храма Пресвятой Богородицы.

Какая-то мысль промелькнула в его голове, но он не успел даже дать себе в ней отчета — в дверь его покоя громко застучали.

Фотий поднялся с колен и дал разрешение войти.

— Кто смеет беспокоить меня, когда я нахожусь на молитве? — гневно спросил он. — Или уже варяги завладели Константинополем, и византийский патриарх — ничто для своей паствы?…

— Прости, великий, — с испугом воскликнул его келейный послушник. -Там пришел один человек, который хочет видеть тебя во что бы то ни стало… Он был очень настойчив, грозил нам гневом небес, и мы осмелились побеспокоить тебя…

— Кто это?…

— Он называет себя Андреем… Это, кажется, юродивый.

Патриарх под влиянием первого впечатления хотел было приказать прогнать ночного гостя, но вдруг новое соображение остановило его.

«Этот юродивый, я помню его, поможет мне ободрить народ», — подумал он и приказал позвать Андрея.