Гроза зреет в тишине

Обыскав карманы фашиста и убедившись, что там никакого другого оружия нет, Михаил забрал пистолет, отстегнул офицерский планшет, набитый бумагами, и, связав полковнику ноги, сел на трухлявый пень. Надо было решить, что ему теперь делать с пленным фашистом.

Шаповалов отлично понимал, что ему в руки попалась важная птица, которая, безусловно, много знает, и ему становилось страшно от мысли, что эсэсовец может не очнуться и умрет раньше, чем вернется капитан Кремнев. Может, рискнуть и отвезти его сейчас же в штаб армии? Дорога туда хорошая...

Шаповалов отцепил от пояса фляжку, поболтал ею около уха. Там плескалось несколько глотков разбавленного спирта — энзе, который он хранил на «черную минуту».

«Эх, черт с ним, пусть пьет, только бы не подох раньше времени», — махнул рукой Михаил и, опустившись перед эсэсовцем на корточки, осторожно приподнял его голову. Полковник замычал и, не открывая глаз, простонал:

— Луиза?

— Пей, Луиза! — рассмеялся Михаил и в тот же миг отлетел под куст от сильного удара в грудь.

— Ах, дьявол! Да ты еще вон какой здоровый! — выругался Шаповалов и с ловкостью рыси вскочил на ноги.

Эсэсовец черным гадом извивался на земле, стараясь здоровой рукой разорвать путы. Опустив автомат, старший сержант усмехнулся и сказал на безукоризненно чистом немецком языке:

— Не старайтесь, полковник. Веревки новые, а узла моего еще ни один ваш солдат развязать не смог.

— Вас? — раскрыл рот эсэсовец и замер, уставившись на разведчика. Михаил поднял с травы фляжку, снова поболтал ее. В ней уже ничего не было, и это возмутило старшего сержанта до глубины души.

— «Вас», «вас»! — презрительно передразнил он эсэсовца. — Спирт, гад, вылил! Теперь смолу пей!..

— Кто ты? — недоуменно спросил эсэсовец.

— Успеешь, познакомимся. А пока сиди вот и не дергайся, — строго пригрозил Шаповалов. Теперь он был уверен, что пленный эсэсовец будет жить, и — успокоился.

Но не мог успокоиться эсэсовец.

— Кто ты? — настойчиво повторил он. — Камрад? Немец?

И, будто ему в ответ, откуда-то, видимо, с дороги, долетел зычный голос Кремнева:

— Шаповалов! С кем это ты балакаешь? Выгоняй машину!

— Р-русские? — чуть слышно выдохнул эсэсовец.

— Да, русские, — по-немецки подтвердил Михаил и крикнул:

— Товарищ капитан! Идите сюда на минутку!

Затрещали сухие сучья, и из тьмы вынырнули трое.

Первых двух — Кремнева и Филиповича — Михаил узнал сразу. Третий был ему не знаком.

— Ну, что тут у тебя случилось? — недовольно спросил Кремнев, остановившись возле машины.

— Да вот, товарищ капитан, немца поймал, — ответил старший сержант и осветил фонариком эсэсовца. Тот испуганно прикрыл здоровой рукой глаза и приподнял голову, очевидно, стараясь понять, что с ним хотят делать. Кремнев и Хмара переглянулись.

— Полковник. Обер-фюрер войск СС, — шепнул Хмара на ухо Кремневу. — Вот это гусь! А ну-ка спроси у него, из какой он дивизии?

— Из Берлина, — услышав вопрос, ответил Шаповалов. — Видимо, приехал под Ржев поднимать боевой дух. Вот его удостоверение, а вот еще, видно, очень важные документы, — добавил старший сержант и передал Кремневу полевой планшет эсэсовца.

При свете фонарика Кремнев и Хмара вынули из планшета большую оперативную карту и, развернув ее на капоте автомашины, начали всматриваться в разноцветные линии, условные знаки и цифры.

— Четвертый танковый корпус? — Хмара вопросительно посмотрел на Кремнева.

— Такого на нашем участке не было, — ответил Кремнев. — Видимо, откуда-то перебросили.

— Ровно месяц назад этот корпус был во Франции.

Услышав слово «Франция», эсэсовец насторожился.

Это заметил Кремнев и, старательно подбирая слова, быстро спросил по-немецки:

— Полковник! Четвертый корпус прибыл сюда из Франции в начале октября?

— Я, — застигнутый врасплох точным вопросом, ответил эсэсовец.

— Какие еще новые части прибыли на этот фронт?

На губах полковника заблуждала скупая саркастическая усмешка.

— Капитан, — проговорил он почти спокойно. — Даже эсэсовцы, о которых, надеюсь, вы довольно много наслышаны, не допрашивают своих пленных связанными.

Кремнев кивнул Шаповалову, и тот неохотно развязал фашисту ноги. Эсэсовец медленно встал, выпрямился во весь свой завидный рост и произнес:

— Благодарю, капитан. Но разрешите мне на ваш вопрос не отвечать. Я — немецкий офицер и, надеюсь, вы поверите: больше того, что сказано в моих документах, я не скажу.

Кремнев и Хмара снова переглянулись. Шаповалов перевел сказанное. Хмара усмехнулся:

— Играет роль героя. Ну, да ничего. Едем. В штабе армии заговорит. Просите его в машину.

Когда Шаповалов, Хмара и эсэсовец уселись в машине, Кремнев повернулся к Филиповичу и протянул ему руку:

— Ну, что ж, Сымон Рыгорович, простимся?

— Подожди, — оглянувшись, торопливо заговорил Филипович. — Все же не могу я... да что они меня так, а? Не крути, Василь, ты же знаешь! Ты все знаешь!..

Василь заглянул в глаза Сымону, и вдруг решил рассказать ему все, что услышал от Хмары. Украдкой оглянувшись на машину, он наклонился ближе к уху Филиповича и тихо промолвил:

— Да, знаю. За сына, Сымон Рыгорович.

— За Пашку?!

— Да. За него.