Гроза зреет в тишине

Василь долго смотрел на девушку и старался припомнить, где и когда он с ней встречался? Где он видел ее раньше, еще тогда, когда не было войны и этого горького дыма? Но припомнить не мог. Тонкий, неотступный звон в ушах и туман, который время от времени наплывал ему на глаза, не давали сосредоточиться, память и зрение подводили его. И он, чтобы избавиться от этого мучительного состояния, спросил:

— Где я?

Девушка вздрогнула и своей горячей рукой торопливо закрыла ему рот.

— Молчите, — наклонившись низко над ним, испуганно зашептала она. — Немцы еще тут, в деревне...

И Василь замолчал, снова провалился в небытие. А когда очнулся, то уже увидел над собой не небо, а соломенную крышу, увитую паутиной. На толстой балке, белой от пыли, сидел серый взъерошенный воробей и, озабоченно поглядывая на Василя, настойчиво вопрошал:

— Жив? Жив? Жив?..

Василь осторожно пошевелил ногами, потом руками и — улыбнулся птахе: «Кажется, брат, жив! Вот только... в голове гул какой-то, будто там бьют в колокола...»

Он осторожно вытащил из-под одеяла руку и ощупал голову. Нестерпимо-острая боль пронизала все тело. Стиснув зубы, Василь застонал. Сразу же скрипнули ворота, зашуршало сено, послышалось чье-то взволнованное дыхание. Василь достал из кобуры пистолет и... опустил его.

По сену, с тазом в руках и белым полотенцем на шее, шла девушка, та самая, которую он видел в конопле...

...Больше двух недель пролежал он в маленьком сарайчике, на колючем прошлогоднем сене. И каждый день видел перед собой черноокую девушку с тугой каштановой косой за плечами. Ее сильные, ловкие руки делали ему перевязки, обмывали рану, кормили с ложки, укрывали одеялом, когда ему вдруг становилось холодно. Иногда девушка просто сидела рядом и молчала.

Однажды, когда Василю стало лучше, она с детской непосредственностью спросила у него:

— Почему вы не спросите, как меня зовут?

— А я и так знаю, что зовут тебя Валя, — улыбнулся Василь. — Ведь ты — племянница Рыгора Войтенка? Вот видишь. И встречались мы у твоего дяди, прошлым летом, в Заречье. Даже вместе по грибы ходили.

— Ой, правда! А я думала — вы забыли.

— Все помню. Валюта, все помню...

Валя улыбнулась каким-то своим, далеким мыслям, потом снова оживилась: ,

— А помните, как два года назад, когда вы в нашей школе выступали, подарили мне свою книжку? Вот, я берегу ее.

Она выхватила откуда-то из-под балки его книгу о пограничниках и протянула ему.

Это было так неожиданно, что на мгновение Василь растерялся. Потом взял книгу и развернул ее. Да, это была его книга, и его же рукой на титульном листе был старательно выведен скупой, незамысловатый, автограф :

«Моему юному другу, вожаку Мало-Каменских пионеров Валентине Ольховской на добрую память.

21 ноября 1930 г. В. Кремнев».

— Ну, ваша? — тихо спросила Валя.

Василь взял Валину руку в свою и долго лежал молча. Потом тихо сказал:

— Спасибо тебе за все, мой добрый юный друг! За все-все!..

Снова они долго молчали. Потом Валя спросила:

— Вы теперь пойдете к нашим?

Василь кивнул головой.

— Возьмите меня с собой! — горячо зашептала девушка. — Вы не бойтесь, я сильная и стрелять умею. А вы еще слабый. Я с автоматом буду идти впереди, буду искать дорогу. Вдвоем мы обязательно пройдем!..

...И еще одно воспоминание...

Это случилось много позже, когда фронт был уже далеко от деревни Малый Камень, от уютной Валиной хаты...

Звали ее... Нет, Василю не хотелось называть это имя даже в мыслях, как не хотелось вообще думать об этой девушке... Но мысли, как и сердцу, не прикажешь. И никуда ты от нее не денешься. Пойдешь — и она пойдет за тобой. Побежишь — будет бежать следом, будет настигать всюду, куда бы ты ни пытался укрыться. Оборвет на полуслове во время самого интересного разговора, приглушит самый веселый смех, высушит самые горькие слезы...

Звали ее Соней. Соня Ковалева. Он знал ее не месяц, и не два. И было ей тогда, когда они познакомились в Минске, не семнадцать и не восемнадцать. И если бы не война...

Но война пришла, и молодая минская учительница эвакуировалась куда-то на восток. Искать же ее не было времени, и он потерял всякую надежду.

И вот случилось так, что прямо из-под Наро-Фоминска попал он в небольшой подмосковный госпиталь, что разместился в поселке с красивым названием — Отрадное.

Тяжелая осколочная рана в бедро левей ноги надолго приковала старшего лейтенанта Кремнева к постели. Когда он впервые, без посторонней помощи, пришел в старый парк, его поразила в полном своем расцвете весна. Где-то неподалеку от этих мест бушевала война, задыхались в дыму миллионы людей, захлебывалась в человеческой крови земля, сходили с ума от горя и страха женщины, умирали от голода дети, а тут цвели вишни и яблони, и над ними деловито и спокойно гудели пчелы, собирая мед.