Гроздь рябиновых ягод

Бегло просмотрев исписанный неровным почерком листок, милиционер бросил его в ящик стола.

– Всё, гражданочка, можете идти. Если вора найдём, вас известим, – сказал он устало.

Настя и дети вернулись к реке, где их давно заждался Тимофей. Он молча выслушал сбивчивый рассказ Насти о постигшей её беде.

– Так что, все деньги украли, что ли?

Настя кивнула.

– А за провоз чем расплачиваться будешь?!

Настя растерянно пожала плечами, не зная, что сказать. Тимофей грязно выругался, зыркнул на неё так, словно не её обокрали, а она его ограбила. Он отошёл в сторону, присел на корточки у кромки воды, что-то бормоча себе под нос. Настя молча ждала. Наконец, возница вернулся.

– Ну и чё стоишь? Думаешь, деньги тебе сюда принесут? На блюдечке? Поехали обратно в милицию, стой у них над душой, пока не возьмутся за поиски.

Через несколько минут Настя вновь вошла в отделение. На месте прежнего милиционера сидел другой, пожилой усатый дядька. Выслушав Настю, он порылся в стопке бумаг в ящике стола, извлёк Настино заявление, пробежал его глазами и бросил назад в стол.

– Идите, гражданочка. Вам же сказано: ищем. Ежели когда найдём вора, вас известим. А теперича идите… не толпитесь тут… мешаете работать, – сказал он, доставая из портфеля завёрнутый в промасляную бумагу бутерброд.

Настя с детьми вышла на пыльную улицу. Базарный день закончился, народ разошёлся, только ветер гонял по опустевшей площади обрывки бумаги. Тимофея с подводой не было. Настя решила, что он отлучился ненадолго, мало ли, какая у человека надобность. Присела на брёвнышко у покосившегося забора, развязала узелок с провизией, накормила оголодавших деток, сама маленько поела, не забыв оставить картофелину и ломоть хлеба вознице, и стала ждать.

Время шло. Вечерело. А Тимофея всё не было. Начал накрапывать нудный осенний дождик, поднялся ветер. Настя, боясь сама отлучиться с условленного места, послала Ниночку на берег, вдруг Тимофей там их ждёт, но девочка вернулась ни с чем. Настя гнала от себя догадку, что возница бросил их здесь, в чужом посёлке, забрав в качестве платы за проезд все их вещи. Это было слишком жестоко, чтобы быть правдой!

– Нет-нет, этого не может быть, он вот-вот приедет, – говорила она сама себе. Стемнело. Загорался свет в окнах чужих домов. Загорелась лампочка под жестяным колпаком на милицейском крыльце. Дождь разошёлся не на шутку. Замёрзшие дети жались к матери и плакали. Не зная, что делать и куда идти Настя попыталась вернуться в милицию, но толстая тётка со шваброй выставила их обратно на улицу:

– Иди—иди отседа, здесь тебе не богадельня! Ишь натоптали! Тока помыла…

Настя снова очутилась под дождём и ветром, идти было некуда, нечем было укрыть промокших, озябших малышей. Слёзы вперемешку с каплями дождя стекали по их лицам. Измученная малышка уснула на руках матери, Настя прижимала её к себе, стараясь прикрыть собой от дождя и ветра, согреть своим телом. Она беззвучно шевелила губами, молясь Пресвятой Богородице, как в ту памятную ночь, когда убегала от волков. Старшая, Ниночка, со страхом вглядывалась в невидящие глаза матери, в её шевелящиеся губы.

Из дверей трактира за ними наблюдали двое: женщина неопределённого возраста и парень со щербатой улыбкой. Они о чём-то негромко переговаривались, поглядывая на Настю. Договорившись между собой, подошли.

– Эй, бабонька, чего под дождём мокнешь? Чья такая будешь? Это тебя нынче утром обокрали?

Настя нехотя отвечала на расспросы.

– Пойдём-ка, горемышная, с нами, не ночевать же вам под дождём на улице. Удобств не обещаем, но поедите, кипяточком отогреетесь, обсохните у печки. Тут недалеко совсем.

Настя с детишками побрела за нежданными спасителями. А что ей ещё оставалось делать? В переулке увидела вдруг в канаве знакомую тряпицу. Кинулась к ней, схватила в безумной надежде, но, конечно, никаких денег в ней не оказалось.

Идти действительно было недалеко, вскоре вышли на пустырь, посреди которого поодаль от дороги стоял барак. В темноте Настя не смогла его рассмотреть, запомнила только обитую рваной клеенкой дверь. В прорехи выглядывали клочья одеяла. Переступив порог, путники оказались в полутёмном помещении типа сеней. Справа высилась большая круглая печка-буржуйка, слева стояли длинный дощатый стол и две грубо сколоченные скамьи. Перед буржуйкой, вороша угли кочергой, сидел сутулый старик.

– Вот, Макарыч, принимай пополнение. Бабёнку с детьми намедни обокрали на базаре, да и бросили без вещей, без денег. Угловая комната освободилась, пущай поживут.

Старик окинул Настю цепким взглядом.

– Ну, пущай поживут, бабёнка молодая, крепкая, небось, отработает прожитьё…